Иринка показала на синюю громаду острова. В эту минуту облака над островом разошлись, и на него золотым дождем пролился солнечный свет. От этого дикий скалистый утес вдруг превратился в незнакомую страну. Мне даже показалось, что на его вершине сквозь синий туман белеет замок, хоть я и знала, что это всего-навсего нерастаявший снег…
Кто-то окликнул меня по имени. Я оглянулась: на мостках стояла Нина Ильинична. За ее спиной, разводя широкую волну, подходил катер.
— Хорошо, что я вас нашла! Оставайтесь еще на день. Хотите, я письмо вашему редактору напишу? У нас завтра собрание важное — весеннюю путину закончили.
Почему-то я очень обрадовалась этому. Вот и нашлось хоть еще одно оправдание. Пусть все эти мелкие спекулянты едут без меня, я остаюсь.
Я хотела только позвать Иринку, но она незаметно и молча уже перебралась в другую лодку, а оттуда — еще дальше. Точно ей хотелось хоть на самую чуточку быть ближе к волшебному острову.
Солнечный дождь пролился и иссяк. Остров давно уже был самой обычной знакомой всем скалой у выхода из бухты. Там жили одни чайки. Не знаю, что продолжали видеть Иринкины глаза. Мои уже не видели ничего особенного.
Шквальный ветер выгнул дугой лозунг над воротами рыбозавода. День был непогожий. Волны с разбегу бросались на берег. Черную корону окутали сизые тучи. Над мачтами сейнеров беспомощными белыми хлопьями проносились чайки — ветер гнал их в море.
Люди собирались в клуб. Мужчины шли прямо, не кланяясь ветру. Женщины — боком, защищая ладонями лицо. Вместе с ветром летели навстречу жгучие соленые брызги.
Какая-то женщина поравнялась со мной, взяла под руку. Только по быстрым движениям я узнала Нину Ильиничну — лицо она прикрыла пестрой косынкой. Из-под косынки были видны лишь глаза да две неровные светлые оспинки на переносице.
— К нам идете? Это хорошо. А я думала, погоды испугаетесь. Награды сегодня вручать будем. И сюрприз один вас ждет. Такой материал получите — сразу напечатают. Я же не зря просила вас остаться.
Говорила она весело, но глаза не смеялись. Наверное, тоже от усталости — ведь путина была и за ее плечами…
…Собрание началось так же, как испокон века начинаются все собрания, — с длиннейшего доклада директора рыбозавода. Говорить он не умел и добросовестно читал заранее написанный текст.
Лицо у него было хорошее — сильные обветренные скулы, зоркие глаза. Дело свое этот человек знал, а рассказать о нем просто не мог. Но никто не обижался: другого и не ждали.
Как и на всех собраниях, в зале шла своя тихая жизнь взглядов, незаметных жестов, приглушенной вражды и скрытых симпатий.
Низкий зал клуба напоминал склад для какой-нибудь дорогой продукции. Только по стенам висели портреты, украшенные пучками дикой зелени. Сладко пахло лиственницей и приторно-модными здесь духами «Красная Москва».
Наталью я увидела сразу, как вошла. Она сидела чуть в стороне от всех. Такая же нарядная, как и все, с таким же, как у всех, торжественно замкнутым лицом. Алой полоской выделялись на лице накрашенные губы. Это старило ее, но это тоже была мода.
Тоню я не видела, но чувствовала, что она здесь. С ней было связано уже привычное мне чувство тревоги.
Собрание шло своим чередом. Кончился доклад. Мужчины потянулись на улицу — перекурить, но большинство тут же вернулось: ветер все крепчал. На улице невозможно было зажечь спичку, ветер мгновенно срывал и уносил хрупкий огонек.
Женщины курили, не вставая с мест, мужским жестом чиркали спичками в ладонях. Стало нечем дышать. Попытались открыть окно, но ветер ворвался в него так яростно, что со стены упал портрет. Окно закрыли.
Когда все снова занимали свои места, я увидела Тоню. Она села почти напротив меня. Угрожающе спокойная. Глаза спрятала — опустила голову.
И тут же я заметила и Андрея Ивановича. Он сразу увидел Наталью и пошел к ней, но на полдороге замялся. Тоня подняла голову, и я почувствовала, что ее взгляд, словно веревкой, опутал ему ноги. Он неловко уселся на край скамейки за спиной Натальи. Она не обернулась. Только помада на губах как будто стала еще ярче.
Так они и сидели. Три человека, скованных одной цепью, и ни у кого не было силы порвать ее…
Теперь слово взяла Нина Ильинична. Она читала длинный список награжденных. Ничто не изменилось. Но у меня было чувство, что с каждой названной фамилией невидимая цепь натягивается все туже.
В зале было душно и жарко, а в окна все отчаяннее бился ветер, заглядывали рваные полосы туч. Мне казалось, они садятся на крышу над нашей головой и оттого все труднее дышать, все острее чувство тревоги.