Яша Розенблюм был старшим в группе. Остальным детдомовцам не было и его десяти нелегких лет. И никто из них не знал, что такое панщина, а Яша знал. В Западной Украине во время погрома погибли его родители. Затем пришла Советская власть и отправила его в детский дом. Это была добрая власть. А теперь пришли немцы.
Яша быстро оглядывался по сторонам: нельзя ли убежать, спрятаться. Нет, некуда. Солдаты смотрят во все глаза. Ребятишки жмутся друг к другу. Не плачут.
Офицер записал на листке бумаги из школьной тетрадки: «Акция №… по уничтожению детей неарийского населения проведена успешно».
Офицер торопился. Он даже не поставил даты.
Награды достаются тем, кто не зевает, а случай был самым обычным; расстреляно около сорока детей из местного детского дома.
Яша помнил одно — между ним и людьми с автоматами сломанная телега. Если он успеет спрятаться… Но выстрелы загремели раньше. Удар в плечо сбил с ног, и с этой минуты ничто вокруг не существовало.
Он не потерял сознание. Просто огромный страх заслонил от него все. Был он. Было его больное плечо, тележная спица у самого лица и желтый лист конского щавеля, обрызганный чем-то красным…
Он лежал долго. Прижимал плечо к холодной земле — так меньше болело. Потом красные пятна слились с листом, а тележное колесо стало громадным. Стемнело.
Яша встал. Какой-то звук мешал ему, не давал подумать о том, что он теперь должен делать. Кто-то тихонько скулил. Надсадно, жалобно.
Мысли о помощи не было. Безымянный овраг, куст щавеля и сломанная телега составляли сейчас весь его мир. Он жил на «ничьей земле» между жизнью и смертью. Но все-таки Яша нагнулся и помог встать маленькой девочке. Кажется, она была из младшей группы. Взял ее за руку и пошел.
Девочка даже не была ранена — она ничего не поняла. Ей было просто страшно. Но она покорно замолчала, когда на нее прикрикнул чужой мальчик.
Утром в дальнем пшеничном поле их нашла женщина. Раненый мальчик лежал без памяти на смятых колосьях, а девочка сидела около и что-то быстро, невнятно говорила…
От нее так и не добились толку. Лишь много времени спустя она сказала, что зовут ее Ганнуся. Больше ничего не вспомнила.
А фотографию нашли в сумке убитого немецкого офицера. Того самого, что писал торопливый рапорт на листке из ученической тетрадки.
Яша рассказывал, а Ганнуся подтверждающе кивала головой, и в глазах ее была гордость: «Видите, какой он у меня?»
— Ну, разве могло быть такое, чтобы нам не остаться вместе? Знаете, людей всякое соединяет — кого любовь, кого случай, кого расчет, кого обида. И крепко все это по своей мере. А нас такое свело, что крепче и не бывает, — закончил Яша.
Ганнуся вскочила:
— Ох, что это я! Чай у вас остыл.
Но мне уже не хотелось думать о чае. Мысли невольно вернулись к своему, наболевшему.
А что свело нас? Обоюдная неуверенность в своих силах, нечаянная вспышка страсти. Все это выглядело настоящим лишь потому, что оба мы не знали другого.
Ты раньше меня ушел искать нового пристанища. А могла уйти я. Ты выиграл потому, что ушел первым, — тебе не нужно было забывать. Боль разлуки достается оставшемуся. Мне казалось, что это конец, но ведь я не умерла, я живу. И живу: непривычно интересно. Лучше сказать, начинаю жить…
6
Завтра утром на Большую землю уходит трактор. Вода наконец спала. Я могу уехать с ним, должна уехать.
Должна? А почему? Ведь там мой труд никому не приносил радости — крошечный винтик в машине Госстраха. И притом штампованный. Заменяется мгновенно. Ничем иным я там стать не сумела.
Вчера — полушутя, полусерьезно — в «итээре» решали мою судьбу.
— Ну какой уж из тебя страхагент? — заявил прораб. — И видимость не та, и хватки нету. А вот стряпаешь ты здорово. Осталась бы у нас дневальной, глядишь, потом и к делу бы приспособили — промывальщицей или дизелистом. Руки у тебя ладные.
Я только посмеялась вчера вместе со всеми, а сейчас…
Уже поздно. Давно перевалило за полночь. Мне никому не хотелось мешать, и я тихонько ушла в лес.
С самого детства он был моим другом в трудные минуты. Для многих — пугающий, для меня — родной. И хоть здешняя тайга не похожа на мои родные леса, я все равно верю ей.
У моих ног — лесная речка. На том берегу — темная громада сопки с обрызганными водой боками. Лиственницы сорвались со склона, горестно смотрят в бегучую воду. В их ветвях запуталась красная смородина. Белеют во мху цветы колдовского седьмишника. Говорят, в старину ведьмы вызывали с его помощью тени умерших.