— Смотри-ка, испугался. Подействовало!
Я и не оглядываясь знала, какое сейчас у Гарьки лицо. Человеку страшно в тайге одному, а Гарька остался один.
Зитара можно было не считать: на этого человека мог подействовать только отказ сыграть с ним в карты. Завернувшись полой ватника, он лег где-то между кочек и сразу заснул. Гарька стоял один возле трактора. Вокруг только комары да болото — словно больная кожа в прыщах из кочек. Кое-где торчат редкие волосинки лиственниц. Нет, я не завидовала Гарьке!
Женя вдруг сказала:
— Лен, я вперед пойду, чайниц поставлю, ладно?
Видимо, очень уж усталое было у меня лицо. Я осталась одна. Можно было идти не торопясь, обходя высокие кочки. Иные из них были мне по грудь. Целые холмики, заросшие цепкими болотными травами, березняком и голубикой.
Я сразу заметила, что ветки одного куста как-то странно наклонились в сторону. В тайге не бывает случайного, за кочкой кто-то есть. Действительно, на разостланном плаще лежал Вячеслав. В руке ветка — отгонять комаров, но он так задумался, что забыл про них. Я никогда не видела на его лице такого выражения.
Увидев меня, он вдруг резко сел.
— Лена! Займите мне двести рублей, можете? Вопрос жизни и смерти! Я должен вернуться в Москву с деньгами, должен!
— Но…
— Отец не поймет! Сами его знаете. А этой дуре Алечке мать дает только на губную помаду.
Он дрожал, как в сильном приступе малярии.
— Извините, Вячеслав, но я ничего не понимаю. Зачем же вы ехали сюда?
— Зачем, зачем… А что мне оставалось делать? Отец звал. А тут глупая история с иностранцами. Долги. Не поймете вы этого! Я не виноват. Так получилось. Леночка, дайте мне эти деньги! Слышите! Слышите, я сам себя боюсь! Дайте!
— У меня нет таких денег…
— Нет? Ни у кого нет! Да что же мне, гнить, что ли, заживо в этой тайге!
Он отвернулся, сел, подняв колени к подбородку. Поза человека, у которого жизнь вдруг потекла между пальцев, как песок. Жалкая и тревожная.
Далеко, возле линии, заработал трактор. Гарьке все-таки проще было найти дорогу обратно к людям. А где и как найдет ее этот человек?
13
Есть в году особенная ночь. Люди почти не знают о ней. В эту ночь лето встречается с осенью. Бывает она в разное время. Обычно где-то в середине августа.
О том, что эта ночь придет сегодня, мне рассказало многое: прощальное тепло солнца, тонкая пряжа бабьего лета, опутавшая вдруг кусты, горьковатый запах спелых трав.
Но так бывает часто: то, чего ждешь целый год, проходит незамеченным. Какая-то случайность набежит, как облако на солнце, и мы спокойно проходим мимо того, чего ждали. Для меня такой случайностью оказалось то, что я в этот день работала в дневной смене.
Возвращалась я со смены поздно. Усталая, почти забыв о том, какая сегодня ночь.
Луны не было, и я по привычке ощупью находила дорогу. Одна за другой появлялись из темноты знакомые приметы; обломанная ветка на одинокой лиственнице, высокая кочка, столетний куст — целое дерево — голубики. По молчаливому уговору с этого куста никто не рвал ягод. Так и стоял он у вновь протоптанной дорожки, весь словно в матово-синих бусах, могучий, пышный.
Сейчас все казалось иным, словно во всех предметах выступила наружу вторая, невидимая днем сущность. Они теперь напоминали людей. Каждый был строгим или грустным, насмешливым или простым. Такими они мне нравились больше. С ними даже можно было тихонько разговаривать.
За последним поворотом мелькнул красноватый квадрат окна. Это «бабья республика». С крыльца навстречу мне молча покатился белый клубок. Найда!
У этой собачонки опасный характер: она всегда подбегает к человеку молча, обнюхивает. Если он почему-либо ей не нравится, так же молча кусает.
Меня Найда не трогает, как, впрочем, и вообще все собаки. Она потерлась о мою ногу, заскулила тихонько, просила подачки. Я бросила ей кусочек сахару. Так бывает всегда, когда я иду со смены.
На прогалине у речки глаза ослепил свет. Кто-то разложил костер на сухой галечниковой отмели. У меня из-под ног посыпались камешки.
— Кого черти несут? — недружелюбно спросил низкий голос Любки.
— Главную лесную нежить, — в тон ей ответила я.
— Ленка, ты, что ли? Иди к нам. Мы думали, из мужиков кто, а у нас разговор бабий, — уже другим тоном пригласила Любка.
Я подошла к костру. Сразу выступили из темноты знакомые лица: Любка, Женя, Ганнуся и вторая промывальщица Вера — незаметная, выцветшая блондинка.
Я уселась поудобнее. Протянула к огню озябшие руки.
Усталые мысли были далеко. Смена выдалась не из легких — все то же проклятое болото. Чуть не опрокинулся на перегоне один из станков. В голове мелькали обрывки увиденного за день. Зыбкий кочкарник, накренившаяся мачта станка. Замершее от волнения лицо Харина. Кажется, и до сих пор слышны гулкие удары снарядов о мерзлый грунт.