— Тебе известны наши правила? — строго поинтересовался у меня Митрич.
— Да, Степан Дмитриевич, известны.
— Почему тогда этот тип пробавляется у меня в баре своим тухлым соком? Ты поставила его в известность, что сюда вход со своими напитками запрещен?
— Я предложила приготовить ему коктейль — он отказался.
— Почему тогда не позвала Андрюшу, раз сама не в состоянии справится с ситуацией. Собственно, я вам за то и плачу, чтобы вы справлялись с любой ситуацией. К тому же, как ты говоришь, тебе хорошо известны наши правила. Тогда, почему ты их игнорируешь? — продолжал выговаривать мне Митрич.
— Я их не игнорирую, просто этот парень явно болен и я решила…
— Ты уволена.
— Что?
— Я увольняю тебя.
— А за что?
— За то, что решаешь там, где тебя не просят. Вижу, для тебя наши правила не писаны.
— Хорошо, — не стала я спорить. — Мне уйти сейчас?
— Доработаешь свою смену, а завтра с утра получишь расчет.
Я молча повернулась и вышла из подсобки. Больше говорить с ним было не о чем и не зачем. Если уж Митрич что-то решил, то это навсегда. Ждать понимания и жалости от человека с замашками мелкого лавочника, выбившегося вдруг в люди, нечего. Конечно, я испытывала горечь, но мы все время жили под постоянной угрозой сиюминутного увольнения и невольно привыкли к мысли, что это когда-нибудь произойдет и именно так, а не иначе закончится твоя работа в баре. Но всегда оставалась крохотная надежда, что уж с тобой-то этого не случится, что это обойдет, минует тебя. И вот сейчас эта надежда была разбита вдребезги и мне оставалось одно — уйти с достоинством.
Самое паршивое, что Митрич на этом не успокоился. Ему непременно нужно было вышвырнуть из своего заведения не понравившегося посетителя. Уверена, мысль о том, что кто-то подумает, что в его баре могут предлагать сок в подобной обшарпанной смятой упаковке, будет еще долго преследовать его жутким кошмаром. Маленький пакетик томатного сока являлся нешуточной угрозой репутации бара.
Только я вернулась на свое рабочее место, как возле стойки появился Андрюша — внушительных размеров, суровый парень, без чувства юмора.
— Будьте добры, пройти со мной, — тихо произнес Андрюша, деликатно склонившись к парню. Тот отвел взгляд от полированной поверхности стойки, поднял его на Андрюшу и внимательно оглядев его, негромко заявил:
— А почему бы тебе не отвалить от меня, а?
Минуту Андрюша непонимающе смотрел на парня. Я же невольно напряглась. Мой опыт работы в баре, за время которого я насмотрелась всякого, говорил, что парень, который был раза в два мельче нашего Андрюши, не стал бы просто так нарываться. Те, кому ясно что его шансы невелики и что лучше не ввязываться в переделку, стараются всячески избежать ее и, по возможности сохраняя свое достоинство, удалиться.
В этом случае, Андрюше следовало бы быть осмотрительней. Не настолько уж парень был пьян, чтобы не соображать, чем грозит ему хамство. Но Андрюша привык, что его немалые габариты сразу же производят соответствующее впечатление и все, как правило, решалось тихо: притихшего нарушителя спокойствия подхватывали под локоток и провожали до дверей. Минуту другую Андрюша честно силился воспринять услышанный им ответ, как шутку.
— Слышь, покинь заведение, — попросил он, скрестив огромные руки на груди и подумав, дружелюбно добавил: — По-хорошему…
— Отвали, — устало отмахнулся от него парень и отвернулся.
— Не понял? Че ты сказал, чебурашка?! — опешил Андрюша, но, спохватившись, все же решил уточнить: — Ты че, не слышал меня?
Чебурашкой Андрюша обзывался тогда, когда не на шутку был зол. А так как всякое сквернословие было в нашем заведении под строжайшим запретом, то для ругательства наш охранник и вышибала выбрал имя этого милого зверька. Почему? Для всех это оставалось загадкой, как и для самого Андрюши, который лишь смущенно улыбался, когда его об этом спрашивали.
Может, то были забытые с детства давние счеты, но тот к кому сейчас было обращено это ругательство решительно не походил на Чебурашку, хотя и выглядел по сравнению с Андрюшей игрушкой. Тут до меня неожиданно дошло, что я вижу все эти разборки в последний раз и что мне теперь нужно привыкать к свободе, ждущей меня с завтрашнего утра. Впрочем, это осознание не мешало мне обслуживать клиентов с привычной приветливостью.