— Ничего, — говорила она. — Ничего, потерпи, скоро будет как прежде. Просто пока на двоих меня не хватает, но уже скоро, скоро…
Весной Аннины родители стали упрашивать их приехать хотя бы на майские потому, что видели внука только раз, на Новый год, когда гостили в Москве три дня и жили у родителей Стаса.
Они подумали и решили: почему бы нет. Стас отвезет их на машине в Питер, побудет с ними пару дней и вернется, а дней через десять вернутся и Анна с сыном, уже на поезде. Так и сделали.
В последнюю ночь перед отъездом Стаса назад, в Москву, Анна, обнимая его, прижимая все теснее к себе и радуясь близости, думала, что прежнего так пока и не наступило, но что скоро, совсем скоро все будет как в те дни поздней осени, на море. Она думала об этом с наслаждением и уже не отстранилась, когда Стас, склонив голову, стал целовать ее грудь, еще полную молока.
Целую неделю Анна провела дома. Был куплен обратный билет. И каждый день они созванивались и подолгу разговаривали, точно не виделись целую вечность. И разлука эта настолько обострила чувства Анны, что ночью накануне отъезда, лежа в постели она почти со скрежетом зубовным думала, что вот завтра вернется и станет любить Стаса так, как никогда еще до этого не любила, и что наверное, это будет еще сильнее и невозможнее, чем тогда, на море.
В восемь часов раздался телефонный звонок. Родители уже встали, и мать взяла трубку. И тут же Анна услышала стук в дверь: «Это тебя. Кто же так рано?»
Анна встала, прошла в коридор, где на столике под зеркалом стоял телефон, и взяла трубку. Звонил Александр Иванович. Он тихо поздоровался и совсем тихо спросил, выезжает ли сегодня Анна. Пустым, остывающим в груди голосом она ответила, что да, выезжает вечером, и спросила:
— Что случилось?
— Деточка, надо, чтобы ты была здесь. — Анне показалось, что Александр Иванович задыхается.
— Что случилось, говорите сейчас, говорите. — Она механически повторяла одно и то же, чувствуя, как руки и ноги ее немеют. — Прошу вас, скажите, мне надо. Прошу вас.
— Деточка, Стаса больше нет.
Она уже все поняла, но в голове у нее звонили колокола, и она опять спросила:
— Как нет? Как?
— Он умер в шесть утра. Приезжай.
Она повесила трубку и осталась стоять на месте. Потом подняла ничего не выражающие глаза на зеркало и сказала, обращаясь к своему отражению, громко и отчетливо:
— Стас умер.
Еще оставалась слабая надежда на то, что это происходит не с ней, однако все уже существовало словно отдельно от нее: предметы, люди и звуки. И в этом наружном мире, отодвинутом в далекую сужающуюся перспективу, она могла продолжать говорить и действовать как бы отдельно от себя. Потому что внутри у нее разверзлась звенящая, полная ослепительного, выжигающего зияния пустота.
Потом Анна услышала, как в комнате заголосила ее мать. Она открыла дверь и глухо сказала:
— Не кричи, ребенка испугаешь.
Мать послушно замолчала.
Анна все продолжала стоять у телефона. Никаких чувств у нее не было. А что может чувствовать человек, через которого насквозь прошел разряд молнии?
Она набрала Ленкин номер. Та спросонья ничего не поняла.
Леночка, Стас умер, Стас умер, — говорила она Ленке, на самом деле уговаривая себя. Потом она звонила поэтессе. Потом Кириллу. Потом Сашке в Иерусалим. Теперь знали все. И теперь, наверное, это стало правдой. Когда звонить уже было некому, она прошла в свою комнату, закрыла за собой дверь и принялась смотреть в окно. Она знала, что никогда не переживет этой минуты, что эта смерть будет теперь в ней всегда, что конец света наступил для нее здесь и сейчас, потому что этим светом был Стас, и вот его не стало.
Она смотрела в окно и видела, как весь окружающий мир, словно подчиняясь неведомой центробежной силе, стремительно отдаляется от нее. Анну качнуло, она закрыла глаза и вдруг вспомнила, что было минувшей ночью, точнее, в той зыбкой, самой неверной и уязвимой ее предутренней части.
Она вспомнила, как проснулась оттого, что Павлик шевельнулся в кроватке и нежным своим голоском вполне отчетливо произнес только одно слово: папа.
Анна повернула голову и посмотрела на ребенка. Тот не спал. Его синие, как у Стаса, глаза были открыты. Анна взяла сына на руки и стала тихо укачивать. В этот момент ей показалось, что кто-то заглянул в окно. «Господи, померещится ведь такое, четвертый же этаж…» И она подумала, что надо нормально выспаться, чтобы в глазах не рябило. А потом оба, и сын, и она, заснули.