Да, ничего не скажешь, девочка не лжет. Она действительно подготовилась. Когда все это происходило, ее еще на свете не было.
Он поднял глаза:
– Могу я спросить вас кое о чем?
– Разумеется.
– Сколько вам лет?
– Двадцать два, – с вызовом бросила девушка. – А что, это имеет какое-то значение?
– Все всегда имеет значение, – кивнул он и с невольным уважением продолжал читать.
«Нетрудно вспомнить и другие, еще не забытые имена, но есть ли необходимость в дальнейших доказательствах? Почти всегда находился человек, кем бы он себя ни считал, принимавший на себя тяжелый труд открывателя талантов для фестивалей, на которых Эсхил соперничал с Софоклом. Именно Барбедж заботился о том, чтобы театр „Глобус“ процветал в те далекие дни, когда Шекспир принес ему читать своего „Гамлета“.
В этом длинном и почетном списке имя Джесса Крейга занимает не последнее место».
«Теперь держись, – подумал Крейг. – Мало не покажется».
«Джесс Крейг, – прочел он, – впервые привлек к себе внимание зрителей и прессы в 1946 году, когда ему исполнилось двадцать четыре года, представив широкой публике своего „Пехотинца“ – одно из немногих правдивых драматических произведений о Второй мировой войне. В период с 1946 по 1965 год Крейг поставил еще десять пьес и двенадцать фильмов, значительная часть которых пользовалась кассовым успехом и получила одобрение самых взыскательных критиков. После 1965 года ни на сцене, ни на экране не появилось ни одной работы с его участием».
Тишину прорезал телефонный звонок.
– Простите, – вежливо пробормотал он, взяв трубку. – Крейг у телефона.
– Я разбудила тебя?
– Нет, – коротко бросил он, опасливо поглядывая на девушку. Та неловко скорчилась на стуле: жалкая, смехотворная фигурка в мешковатом свитере.
– Надеюсь, всю эту ужасную ночь ты упивался сладострастными снами, в которых я была главной героиней?
– Что-то не припомню.
– Скотина. Развлекаешься?
– Угу.
– Наглая скотина, – обиделась Констанс. – Ты один?
– Нет.
– Ага!
– Можно подумать, ты плохо меня знаешь.
– Так или иначе, свободно говорить ты не можешь.
– Не совсем. Ну, как Париж?
– Пекло. И французы, как всегда, невыносимы.
– Откуда ты звонишь?
– Из офиса.
Тоже мне, офис! Маленькая, тесная каморка на улице Марбеф, где вечно толпятся молодые люди и девушки, похожие скорее на потенциальных самоубийц, которые только что в одиночку пересекли на шлюпках Атлантический океан, а не прибыли сюда на теплоходах, грузовых судах и самолетах, чтобы отправиться в турпоездку по стране. Это и была ее работа – устраивать студенческие экскурсии. Любого посетителя моложе тридцати и в любом состоянии Констанс приветствовала с распростертыми объятиями, но, только уловив запашок «травки», поднималась из-за стола и, театрально указав на дверь, повелевала очистить комнату.
– Боишься, что кто-то подслушает? – спросил он. Констанс, терзаемая манией преследования, постоянно подозревала, что ее телефоны прослушиваются: французской налоговой службой, американским бюро по борьбе с наркотиками, отставными любовниками, занимавшими теплые местечки в различных посольствах.
– Я не говорю ничего такого, чего не знали бы сами французы. Их недостатки – предмет их неизменной гордости.
– Как дети?
– Нормально. С успехом держат равновесие. Один ангелочек и один дьяволенок. Так что все как всегда.
Констанс была замужем дважды: один раз за итальянцем, второй – за англичанином. Мальчик был отпрыском итальянца и к одиннадцати годам имел за плечами уже четыре школы, из которых его неизменно вышвыривали.
– Вчера Джанни опять отправили домой, – с привычным смирением сообщила Констанс. – Едва не устроил групповой секс на уроке рисования.
– Брось, Констанс! Это уже слишком!
Констанс всегда была склонна к преувеличениям.
– Ну, не групповой секс, разумеется. Кажется, пытался выкинуть из окна какую-то очкастую малышку. Утверждает, что она на него глазела. Но так или иначе, все обошлось. Он сможет вернуться в школу денька через два. Похоже, что по окончании семестра Филиппу премируют «Критикой чистого разума». Подсчитали ее ай-кью[6] и теперь говорят, что она в будущем вполне может стать президентом «Ай-Би-Эм».