Они стояли перед ним – безмолвные и бесстрастные, исполненные достоинства священнослужители, уверенные в том, что закон на их стороне.
– Ну, так что же? – рявкнул молодой человек.
– У нас есть епископ! – повторил чей-то высокий голос.
– Аминь! – отозвался хор, и под сводами заходило гулкое эхо.
– Я же сказал вам, что ваш епископ бежал, – продолжал настаивать принц, и голос его дрожал от гнева. – И я заявляю, что он не вернется, и нога его никогда впредь не ступит на улицы моего города Коимбры. Поэтому вы немедленно приступите к избранию его преемника.
– Повелитель, – холодно отвечал ему один из монахов, – избрание нового епископа незаконно и невозможно.
– Да как смеете вы говорить мне такое? – взревел принц, взбешенный их холодным упорством. Он взмахнул рукой, яростным жестом приказывая им удалиться. – Прочь с глаз моих, вы – злобные спесивцы! Возвращайтесь в свои кельи и ждите моих повелений. Коль скоро вы, преисполнившись высокомерной и тупой гордыни, не желаете исполнять мою волю, я сам изберу вам нового епископа.
Афонсо был страшен в своем гневе, и монахи не осмелились сказать ему, что, даже будучи принцем, он не имеет права устраивать выборы епископа. С прежним бесстрастием поклонившись ему, они повернулись и удалились так же неспешно, как пришли. Нахмурив брови и сжав губы, Афонсо провожал их взглядом; Мониш и Нуньес молча стояли у него за спиной. Внезапно взор темных настороженных глаз принца остановился на последней удаляющейся фигуре. Мрачное строгое шествие замыкал высокий худощавый молодой человек. Бронзовый цвет кожи и хищное ястребиное лицо свидетельствовали о том, что в жилах его течет мавританская кровь. И в мозгу мальчишки-принца тут же мелькнула злорадная мысль: а ведь этого человека можно превратить в оружие, которое позволит ему смирить гордыню других церковников. Он поднял руку и поманил монаха к себе.
– Как тебя зовут? – спросил его принц.
– Меня называют Сулейманом, владыка, – был ответ, и это имя стало еще одним подтверждением мавританского происхождения молодого человека. Хотя нужды в таком подтверждении, в общем-то, не было.
Афонсо Энрикес рассмеялся. Отличная будет шутка – поставить над этими высокомерными священниками, не пожелавшими сделать выбор, такого епископа, который лишь немногим лучше заурядного арапа!
– Дон Сулейман, – молвил принц, – нарекаю вас епископом коимбрским вместо сбежавшего бунтовщика. Готовьтесь к праздничной мессе, которая состоится нынче же утром и во время которой вы объявите об освобождении меня от наказания.
Обращенный в христианство мавр отпрянул; его лицо цвета меди побледнело и приобрело болезненный сероватый оттенок. Несколько замыкавших шествие священнослужителей обернулись и замерли за спиной мавра, вытаращив глаза. Услышанное потрясло и взбесило их. Это было и впрямь нечто совершенно невероятное.
– О нет, мой государь! Нет, только не это! – запричитал дон Сулейман. Такая перспектива привела его в ужас, и он от волнения сбился на латынь: – Domine, non sum dignus, – вскричал он и ударил себя кулаком в грудь.
Но непреклонный Афонсо Энрикес ответил на латынь монаха своей латынью:
– Dixi! Я все сказал! – твердо ответил он. – За неповиновение ты заплатишь мне жизнью.
И с этими словами принц, лязгая доспехами, вышел на улицу в сопровождении своих спутников и твердом убеждении, что нынче утром он потрудился на славу.
Все последующие события разворачивались в полном соответствии с опрометчивыми распоряжениями мальчишки и в вопиющем противоречии со всеми законами церкви. Дон Сулейман, облаченный в мантию и митру епископа, еще до полудня пропел “Kyrie Eleison” в соборе Коимбры и объявил инфанту Португалии, смиренно и благочестиво преклонившему перед ним колена, об отпущении всех его грехов.
Афонсо Энрикес был очень доволен собой. Он обратил все дело в шутку и всласть посмеялся вместе со своими приближенными.
Однако Эмигио Монишу и самым почтенным членам совета было вовсе не до смеха. С благоговейным страхом наблюдали они за тем, как разворачивается это почти святотатственное действо, и умоляли монарха последовать их примеру и взглянуть на свое деяние трезвыми глазами.
– Клянусь мощами святого Якова! – кричал он им в ответ. – Я не позволю попам запугивать принцев!
Такое высказывание в двенадцатом столетии можно было бы счесть едва ли не революционным. Члены монашеского ордена собора Коимбры придерживались противоположного мнения и, полагая, что принцам не дано запугивать священников, решили заставить Афонсо Энрикеса осознать это, жестоко проучив его. Они отправили в Рим подробный доклад о его бессовестной, своевольной и немыслимо кощунственной проделке и призвали Рим подвергнуть заслуженному духовному бичеванию этого заблудшего сына Матери-Церкви. Рим поспешил восстановить ее авторитет и отрядил к нашему непокорному мальчишке, правившему Португалией, своего легата. Но ему пришлось проделать довольно длинный путь, а средства передвижения в те времена не могли обеспечить скорого прибытия на место, поэтому папский легат появился в столице Афонсо Энрикеса лишь через два месяца после того, как дон Сулейман занял епископский престол в Коимбре.