Ему пришлось ждать Ее ответа, но наконец Он получил одобрение на воображаемую прогулку по тропе в зарослях кустарника. Тот, слишком много времени проводивший сидя на одном месте, не привык к дальним пешим походам и теперь с изумлением наблюдал, как перед Его закрытыми глазами проносились странные животные и птицы. Он никогда не видал таких зеленых лугов и таких крутых гор. В поле Его зрения вползали огромные насекомые, Он видел, как под ветром волнуются стебли папируса. Потом Он увидел рога газели, затем кобру. Но вот появилось пасущееся стадо коров, и, по мере того как Он к ним приближался, перед Его глазами осталась только одна корова. Он перестал видеть что-либо, кроме коровьей головы, и эта голова была прекрасной и мягкой, а затем Тот впервые услыхал звук, исходящий из камня. Звук пережевываемой жвачки, полный благоухания травы, и, когда Он открыл глаза, кремень уже обращался плотью и перед Ним предстала Исида во всей красоте Своего тела, помолодевшая на много лет после Своего заключения в каменной темнице. Она уже не была безглавой, а имела красивую коровью голову с короткими и удобными рожками. И новое имя Исиды было Хатхор.
Тот не мог удержаться, чтобы не прикоснуться к Ней. Хотя за Ним и не водился грех сладострастия — подобным сухому перу Маат был Его маленький зуд, — теперь же Он обезумел, как кошка во время течки. И Хатхор в награду за Его долгие труды позволила Ему потереться о Свое тело. Однако прикосновение к настоящей плоти немедленно прорвало Его дамбы, и Он забрызгал семенем весь Ее бок. Она была добра и отерла Ему лицо, предложив поцелуй тяжелого, свисающего языка, а затем отправилась на поиски Своего Сына.
Розыски оказались недолгими. Эхо от воплей Хора разносилось по всей пустыне. Ослепший, смятенный, с кровоточащим сердцем, лежал Он у источника в роще и стонал голосом, который Ему Самому казался тихим, однако он был полон такого неподдельного страдания, что Его мать услышала его издалека, за многими холмами. А когда Она наконец добралась до того места, где лежало Его незрячее тело, Ее охватила такая жалость, точно Ее кровь прошла через Его горе.
Хор был окружен полем лотосов. Они расцвели из того первого лотоса, проросшего из Его глаз, и газель щипала их листья. Без колебаний Исида взяла молоко этой газели. Животное не убежало, когда Богиня приблизилась, поскольку у Исиды была голова Хатхор, а когда газель боялась коровы? Несомненно, газель вряд ли поняла, что ее подоили. Она решила, что эта странная корова хотела просто выказать почтение и не знала, бедная, как начать. Теперь же, поняв, что от нее ничего не хотели, кроме молока, газель (в душе никто не тщеславен так, как газель) ударила передними копытцами в грудь Хатхор, а затем в страхе от своей дерзости умчалась прочь. Хатхор подошла к Хору и облизала Его лицо, омыв газельим молоком те изуродованные глазницы, где ранее пребывало Его зрение. Она осторожно раздвинула Его набедренную повязку, чтобы ветерок, веявший от ключа, принес покой Его членам, так же как молоко исцелило раны в Его пустых глазницах, и действительно эта нежная прохлада на Его чреслах умиротворила саднящие пустоты над Его носом, где запеклась кровь. Принимая эти ласки, Хор почувствовал, как на том месте, где когда-то были Его глаза, начали прорастать семена. Он подумал, не выросли ли из Его бровей цветы, и поднял руку, чтобы тронуть их лепестки, но вместо этого сквозь каскады крови, слез и жемчужного молока различил Свои собственные руки и громко закричал: «Моя Мать простила Меня!» В следующее мгновение Он увидел грустные, сияющие глаза Хатхор и почувствовал запах земли и травы от Ее удивительного языка, облизывающего Его брови. После этого Он мог лишь промолвить: «Как Мне простить Себя?»
Она положила Ему на бровь палец, чтобы этим передать ответ: то, что Он ценил более всего, следовало преподнести Его Отцу. И Хор задумался: что Он мог бы отдать?
Задавая Себе этот вопрос, Хор взглянул на пустыню, и она была необычайно прекрасна. Скалы были цвета роз, а песок — казался золотым порошком. Там, где свет сиял на камнях, Он видел самоцветы. Получив столь щедрый дар зрения, Хор больше не размышлял. «О, Отец Мой, — сказал Он, стараясь произносить каждое слово с достоинством, — Я — Хор, Твой Сын, получил обратно Свои глаза для того, чтобы Мне было позволено преподнести их Тебе».
Вновь обретенное Хором зрение погрузилось во тьму, и эта потеря отдалась грохотом, подобным водопаду тяжелых камней, сорвавшихся в ущелье. Когда Он вновь открыл Свои глаза, Его зрение восстановилось, но каким разным было то, что Он видел. В Его левом глазу краски переливались всеми цветами. Однако Его правый глаз видел серую глубину каждого камня. Когда оба глаза смотрели одновременно, мир не был ни прекрасным, ни отвратительным, но хорошо уравновешенным. Так Он мог видеть Исиду во всем очаровании Ее тела и с разительно не соответствующей ему широкой коровьей головой.
«Пойдем обратно», — грустно сказала Она, и Они вернулись, держась за руки.
— Могу сказать тебе, — заметил Мененхетет, неожиданно изменив голос, — что, как только Они оказались в стенах Мемфиса, глазам Хора было уготовано новое испытание, а Его простодушию — еще большее. Осирис решил, что Хор и Сет должны предстать перед Ним.
ШЕСТЬ
— Страсть Осириса, — заметил Мененхетет, — покорять хаос. Вот почему в Херет-Нечер Он быстро уничтожает посредственность. Важно, чтобы в Стране Мертвых выживали Ка лишь самых лучших. Иначе тот человеческий род, который Небеса вбирают в себя, будет недостаточно богат храбростью, удовольствиями, красотой и мудростью. Безжалостный отбор оборачивается таким образом услугой доброго хозяйствования. Соответственно, Осирис никогда не проявляет милосердия в отношении тех, кто может предложить слишком мало. Однако Он всегда терпим, когда речь идет о достижении согласия между Богами. Поскольку Они бессмертны, затянувшийся спор может вспыхнуть, превратившись в великий хаос. Оттого Осирис поддерживает мир между Ними. Вероятно, поэтому Он так много простил, когда Хор и Сет предстали перед Его судом. — Теперь Мененхетет наклонил голову, будто желал, чтобы я снова поверил, что могу слушать его рассказ, не слыша его голоса.
«Вы Оба, — сказал Осирис Своему брату и Своему Сыну, — мужественно сражались и немало пострадали. Хор потерял зрение, позволявшее Ему смотреть на Свою жизнь, а Сет — глаз Своих чре-сел. Милостью настоящего суда, стремящегося к согласию среди Богов, Сету возвращены Его чресла, а Хору — глаза. Идите теперь Оба и празднуйте вместе. Те, кто бился насмерть, должны узнать своего противника как друга. Разделите доблесть Вашей битвы. Откройте силу мира. Идите с миром».
Боги ликовали. Хор взглянул на Сета глазом, способным видеть все богатство красок, и увидел страсть, которую можно обнаружить в красном цвете лица. Он подумал, что Его дядя великолепен. Он мог бы воспользоваться и Своим вторым глазом, но из страха, что тот откроет Ему столь неприглядные стороны Его дяди, что Он пожелает воспротивиться приказу Своего Отца, Хор удовольствовался уравновешенным зрением обоих глаз, а они увидели много страдания. Тогда Своим самым мягким и учтивым голосом Он пригласил Сета в Свой лагерь.
«Нет, племянник, — сказал Сет, — там Мы будем окружены людьми и никак не сможем поговорить наедине. Пойдем в Мой лагерь, Меня все оставили, и Ты избавишь Меня от общества молчания».
Под впечатлением этих грустных слов Хор ушел вместе с Сетом, и всю дорогу в лагерь Его дяди Они шли бок о бок, и Сет заколол одного из пойманных Им кабанов, и Они зажарили его мясо и ели до вечера, запивая вином, изготовленным из винограда, выросшего на крови растерзанных львами грабителей. Сидя у костра, Они неустанно превозносили друг друга, говоря о великом боевом искусстве, проявленном другим в сражении. Наконец Сет произнес речь в честь духа вина. «Некоторые, — сказал Он, — выгоняют сок в специальных давильнях, однако по Моему желанию Мои рабы всегда давят ягоды своими босыми ногами. Ибо никто не мечтает путешествовать так страстно, как раб, и это желание придает виноградным ягодам дух полета. — Он поднял Свой кубок. — Мое вино подготовит Тебя к тому, чего Ты еще никогда не делал», — и Хор рукоплескал Ему, и в последний раз подняв Свои кубки, Они осушили их и заснули у костра.