Ника вскоре вышла замуж вторично, за достойного человека, и родила очаровательную дочку Кристину. Нелегкое для нее время, когда она стала отставной женой, Ника старалась не вспоминать. Но иногда приходилось.
Вся эта канитель с переездом, разводом, с переживаниями и размышлениями о том, как жить дальше, столкнула девушку с одной загадочной криминальной историей, в которой ей невольно пришлось принять активное участие. Она каким-то чудом выбралась из этого переплета живой и невредимой.[1]
Аэропорт Шереметьево-2 буквально оглушил Веронику своим шумом, сутолокой и голосами возбужденных пассажиров. Было лето, время каникул и отпусков, в залах прилета и отлета суетились люди – целыми семьями, с детьми, родителями, бабушками и дедушками. Ника подошла к табло и с ужасом поняла, что рейс, на котором должна была прилететь ее матушка, давно прибыл.
– Господи, катастрофа, у меня часы остановились! – ахнула девушка. – Где же мне искать Анну? Представляю, что мне придется выслушать от нее в свой адрес!
– И долго я еще буду стоять тут и ждать, когда ты наконец заметишь свою родную мать? – услышала Ника раздраженный голос за своей спиной и резко развернулась. Ее лицо, лучившееся улыбкой, превратилось в удивленное и растерянное.
– Боже мой, мама, что с тобой?! – ахнула Вероника, разглядывая совершенно незнакомую ей женщину.
– Я тоже очень рада тебя видеть, дочь, – ехидно прищурилась Анна. – А что со мной такое? Тебе что-то не нравится? – с вызовом спросила она, поправляя бейсболку, лихо сидевшую на ее голове, с козырьком, сдвинутым на одно ухо.
Ника ошарашенно уставилась на мешковатую футболку в ярких абстрактных рисунках, опустила глаза на драные потертые джинсы и, снова подняв очи, остановила взгляд на ядовито-рыжих вихрах, торчавших из-под бейсболки.
– Господи, на кого ты похожа, Аня? – прошептала девушка.
– И это все, что ты можешь мне сказать после нашей долгой разлуки? – нахмурилась Анна. – Узнаю свою дочь!
– А я совсем не узнаю свою мать: в кого ты превратилась? Ой, извини, здравствуй, рада тебя видеть, – опомнилась Ника. – С приездом, дорогая, надеюсь, полет был не очень утомительным. Вот, я специально купила твои любимые цветы. – Девушка протянула матери букет чайных роз.
– Я тронута, но тащи этот веник сама: и найди, ради бога, носильщика, – отмахнулась от букета Анна Михайловна. Она завертела головой во все стороны. – В этой сутолоке я не смогла найти ни одного: как сквозь землю провалились, безобразие какое!
– Не волнуйся, мама, я сейчас прикачу тележку, – сказала Вероника, растерянно глядя на «веник» и все еще находясь в прострации от нового имиджа своей матери. – Где твои вещи?
– Вон там стоят. – Анна указала на кучу чемоданов. Рядом с ними стояла яркая представительница современных тинейджеров, девушка лет семнадцати. – Кстати, познакомься, это Марго, она прилетела со мной, – спокойно сообщила дочери Анна.
– Хай, – махнула девица рукой и выдула огромный шар из жвачки.
– З-здрасте, – пролепетала Вероника, с ужасом таращась на размалеванную в пух и прах Марго. На ее голове невероятным образом соседствовали разноцветные пряди волос всего спектра радуги. В носу, бровях и ушах сверкали шарики пирсинга. Одежда девушки не поддавалась внятному описанию. – Кто это? – охнула Ника.
– Я тебе только что сказала: Марго, моя подружка. Вернее, это дочка моей новой подруги из Майами. Мы с ней подружились.
– Это заметно, – с легким сарказмом произнесла Вероника, окинув взглядом драный прикид матери и ее ярко-рыжую эпатажную стрижку.
– Только не надо таращиться на меня с таким осуждением! – Анна повысила голос. – Ты совершенно отстала от жизни. – Она сморщила нос, озирая скромный костюмчик Вероники из последней летней коллекции Армани. – Маргоша на многое открыла мне глаза, и я ей очень благодарна. Правда, она прелесть? А какая у нее замечательная прическа!
– Сногсшибательная, – кивнула Ника. – Меня все это наповал сразило. Не видишь, мама, я еле на ногах держусь?
– Это с непривычки, – хихикнула Анна. – Я на такую окраску пока еще не решилась, но, думаю, скоро испробую. Это называется колорирование, новое веяние в моде, что мне пойдет, – радостно прощебетала она, не обращая внимания на иронию дочери.
– Я все понимаю, мама, и приветствую все новое в моде. Ты прекрасно знаешь, что я сама люблю иногда поэкспериментировать, но… Для молодежи этот экстрим, наверное, действительно актуален, но твоя-то внешность должна соответствовать возрасту: и вообще, твоему положению, наконец!
– Я всегда говорила, что все мои усилия и старания, потраченные на твое воспитание, пошли прахом, – недовольно проворчала Анна. – Не смей указывать на мой возраст! Ты не находишь, что это наглость с твоей стороны?
– Прости, не удержалась, – огрызнулась Ника. – Ты не скажешь, зачем ты привезла с собой это чудо в разноцветном оперении?
– А что такого? Привезла и привезла. Девочка уже взрослая, кормить ее с ложечки не надо, так что расслабься и получай удовольствие.
– Господи, час от часу не легче: ты еще и разговариваешь. как дворовая шпана! – Ника всплеснула руками. – Где ты подцепила эту подружку?
– Что значит – подцепила? Она живет со своими родителями, рядом со мной. Их семья полгода назад уехала из России в Майами на постоянное место жительства, там мы и встретились. Это мои соседи.
– Так она русская?
– Конечно!
– А почему ты называешь ее Марго?
– Марго, Марина – какая разница? Лишь бы человек был хороший, – махнула Анна рукой. – Мой Эдвард тоже звал меня Энни, однако я не перестала быть после этого русской Анной.
– Марина, то есть Марго, москвичка?
– Ты не поверишь: оказывается, они тоже из Бирюлева, жили недалеко от меня, на соседней улице. А познакомились за тридевять земель. Чудеса, правда? Когда Лариса, мать Марины, узнала, что я еду в Москву, она попросила меня взять дочку с собой. Девочка все еще никак не может привыкнуть к чужому месту, к чужим людям, очень скучает по своим друзьям. Ну, я и взяла ее, пусть порадуется. Да сделай ты, наконец, лицо попроще, – улыбнулась Анна. – Ты совсем не рада, что я приехала?
– Я очень рада, я скучала, но… Марго тоже будет жить с нами?
– А ты считаешь, что я должна бросить ее на произвол судьбы и оставить на улице? – фыркнула Анна. – Конечно, она будет жить с нами, и не задавай глупых вопросов, ты знаешь, что я этого не люблю. Я тебя не узнаю! И вообще, мы едем наконец домой или как?
– Я тебя тоже не узнаю, мама, – пробормотала Вероника. – Да, едем. Привезу тележку для ваших чемоданов. Возьми ключи, иди к моей машине, она на стоянке. Это недалеко, из дверей выйдешь и сразу увидишь.
– Ты думаешь, что я уже страдаю старческим склерозом и забыла, где стоянка в Шереметьеве? – подбоченилась Анна. – Наглеешь прямо на глазах!
– Извини. Моя машина – справа у бордюра. Надеюсь, ты помнишь, какой она марки?
– Если это тот же драндулет, что и раньше, то я его прекрасно помню. – И Анна спокойно продефилировала к дверям.
– Как ты сказала? Это мой «Ауди» – драндулет?! – ахнула Ника, ошарашенно глядя вслед матери. – Ты… ты просто невыносима, Анна Михайловна.
– Да, я такая, – хихикнула мать, не оборачиваясь. – Привыкай, то ли еще будет!