Эти люди погибли, писал он, потому что США снабжали Иран оружием в уплату за выпуск заложников. “Современные грязные тридцать сребреников” – так охарактеризовал Слоун эту расплату оружием, подкрепив свои слова цитатой из Киплинга.
Особой похвалы, кроме приведенного выше, удостоились следующие высказывания Слоуна:
"Ни у одного политического деятеля не хватит духу сказать это вслух, но заложников – в том числе и американцев – следует считать людьми приговоренными.
С террористами можно говорить только языком контртерроризма, ибо это единственный язык, который они понимают: надо, по возможности, их выслеживать и исподтишка уничтожать. Никогда нельзя – прямо или косвенно – идти на сделку с террористами или платить им выкуп – никогда!
При поимке с уликами террористам, которые сами не соблюдают норм гражданского права, нельзя давать возможность прибегнуть к помощи законов и принципов, которые они презирают. Англичане, глубоко уважающие закон, вынуждены порой отходить от него в целях защиты от порочной и безжалостной ИРА.
Что бы мы ни делали, терроризм не исчезнет, потому что правительства и организации, поддерживающие террористов, в действительности не хотят идти ни на какие соглашения и договоренности. Это фанатики, использующие других фанатиков для достижения своих целей.
Мы, живущие в Соединенных Штатах, не избавлены от терроризма – скоро и нам предстоит столкнуться с ним на собственном дворе. Но ни психологически, ни как-либо иначе мы не подготовлены к этой не знающей границ, безжалостной войне”.
Когда книга вышла в свет, кое-кто из начальства Си-би-эй занервничал, опасаясь, как бы утверждения о том, что “заложников следует считать людьми приговоренными” и что террористов надо “исподтишка уничтожать”, не вызвали в политических кругах и среди широкой публики возмущения против телестанции. Как выяснилось, тревожились они напрасно и вскоре тоже присоединились к славившему Слоуна хору.
Широко улыбаясь, Слоун отложил в сторону листок с солидной цифрой гонорара.
– Ты это вполне заслуживаешь, и я горжусь тобой, – сказала Джессика. – Особенно если учесть, что ты не из тех, кто хватается за любой предлог, лишь бы вызвать полемику. – И, немного помолчав, добавила:
– Кстати, звонил твой отец. Он приезжает завтра рано утром и намерен пробыть у нас с неделю.
Слоун поморщился.
– Что-то он зачастил.
– Одиноко ему, да и стар он становится. Может, когда ты доживешь до его лет, и у тебя появится любимая невестка, с которой тебе захочется вместе пожить.
Оба рассмеялись, зная, как любят друг друга Энгус Слоун и Джессика и насколько они ближе друг другу, чем отец и сын.
Отец Кроуфорда уже несколько лет жил один во Флориде, после того как умерла его жена.
– Я рада, когда он с нами, – сказала Джессика. – И Никки тоже.
– О'кей, тогда все прекрасно. Но пока отец будет тут, постарайся использовать свое великое влияние на него, чтобы он перестал вещать насчет чести, патриотизма и всего остального.
– Я понимаю, о чем ты. И постараюсь сделать все, что смогу.
Объяснялся этот разговор тем, что старший Слоун никак не мог забыть своего героического вклада во вторую мировую войну – он был старшим бомбардиром в авиации и получил за свои заслуги Серебряный крест и Крест за отличные полеты. После войны он работал бухгалтером – карьера не блестящая, но обеспечившая ему пристойную пенсию и независимость. Тем не менее годы, проведенные на войне, продолжали занимать главное место в воспоминаниях Энгуса.
Кроуфорд уважал военные заслуги отца, но знал, каким занудным мог быть старик, когда садился на одного из своих любимых коньков и принимался разглагольствовать о том, что “исчезли нынче цельные люди, заботящиеся о моральных ценностях”.
Джессика же умела спокойно пропускать мимо ушей эти проповеди.
Кроуфорд и Джессика продолжали беседу и за ужином – это было их любимое время. Ежедневно приходила прислуга, но ужин Джессика готовила сама, стараясь все так устроить, чтобы после приезда мужа как можно меньше времени проводить на кухне.
– Я знаю, – задумчиво произнес Кроуфорд, – что ты имела в виду, когда сказала, что я не из тех, кто стремится вызвать полемику. На протяжении моей жизни я, пожалуй, далеко не всегда при первом же случае высказывал свое мнение. Но я твердо стою на позициях, изложенных в моей книге. И по-прежнему на них настаиваю.
– Ты имеешь в виду терроризм?
Он кивнул.
– С тех пор как это было написано, я не раз думал о том, что и как способны и могут сделать террористы тебе и мне. Поэтому я принял некоторые меры предосторожности. До сих пор я не говорил тебе об этом, но ты должна знать. – Джессика с любопытством смотрела на него, а он продолжал:
– Тебе никогда не приходило в голову, что такого человека, как я, могут выкрасть, что я могу стать заложником?
– Я думала об этом, когда ты был за границей. Он покачал головой:
– Это могло бы произойти и здесь. Всегда ведь что-то случается впервые, а я, как и многие другие на телевидении, работаю, так сказать, в аквариуме с золотыми рыбками. Если террористы начнут орудовать в США, – а ты знаешь, я считаю, что это произойдет и произойдет скоро, – люди вроде меня станут притягательной добычей, так как все, что мы делаем или что с нами делают, получает широчайшую огласку.
– А семьи? Они тоже могут стать объектом нападения?
– Едва ли. Террористам нужно имя. Человек, которого все знают.
– Ты упомянул про меры предосторожности, – с беспокойством сказала Джессика. – Что это за меры?
– Меры, которые будут приняты после того, как меня возьмут заложником.., если это произойдет. Я разработал их с одним знакомым юристом, Саем Дрилендом. Он знает все в деталях и имеет право довести это до сведения публики, когда потребуется.
– Что-то мне не нравится этот разговор, – сказала Джессика. – Ты меня разволновал. Ну какие меры предосторожности могут помочь после того, как зло свершилось?
– До того придется полагаться на телестанцию, – сказал он, – будем надеяться на ее защиту, а кое-что уже делается. Но если это случится, я бы не хотел, как я и написал в своей книге, чтобы за меня платили выкуп, даже из наших собственных денег. И я сделал на этот счет соответствующее заявление – в официальной форме.
– Ты хочешь сказать, что все наши деньги будут тотчас заморожены?
Он отрицательно покачал головой:
– Нет. Я бы не мог это сделать, даже если б захотел. Почти все, что мы имеем, – этот дом, банковские счета, акции, золото, иностранная валюта, – принадлежит нам обоим, и ты, как и сейчас, сможешь распоряжаться всем по своему усмотрению. Но после того как мое заявление будет опубликовано и все будут знать мою точку зрения, мне бы хотелось, чтобы ты не поступала вопреки ей.
– Ты что же, лишаешь меня права самой решать?! – возмутилась Джессика.
– Нет, дорогая, – мягко возразил он. – Я просто хочу снять с тебя бремя ответственности и не ставить тебя перед дилеммой.
– Ну а если телестанция готова будет заплатить выкуп?
– Сомневаюсь, но они, безусловно, не станут это делать против моей воли, которая зафиксирована в моей книге и повторена в заявлении.
– Ты сказал, что станция предоставляет тебе определенную защиту. Я впервые об этом слышу. Что это за защита?
– Если кто-то угрожает по телефону, или приходят какие-то идиотские письма, которые можно понять определенным образом, или появляются слухи о возможном нападении – такое происходит на всех телестанциях, особенно в отношении ведущих, – приглашают частных детективов. Они занимаются тем, чем обычно занимается охрана: ведут наблюдение за зданием Си-би-эй. Со мной так уже было не раз.
– Ты мне об этом никогда не говорил.
– Да, наверное, не говорил, – сказал он.
– А о чем еще ты мне не говорил? – В голосе Джессики звучало раздражение, хотя она явно еще не знала, злиться ли на то, что он что-то от нее скрывал, или же тревожиться.