Выбрать главу
И, утратя возможность вредить, хор смолкнул постыдно. 285 В каждом из этих родов пытались и наши поэты И немало явили заслуг, осмелясь с тропинки Греков сойти и воспеть домашние наши явленья Кто под важной претекстой, а кто под гражданскою тогой. Верно Лациум был бы не более доблестью славен 290 И оружием мощен, чем словом, если б поэтов Наших так не пугал долговременный труд и подпилок. Вы же, потомки Помпилия! песнь отвергайте, которой Не подвергали помаркам, усидчиво, долгое время И с прилежаньем раз десять под ноготок не дошили. 295 Ради того, что искусство считал Демокрит беспомощным Пред вдохновеньем и гнал с Геликона трезвых поэтов, Много явилось таких, что ногтей не стригут и не бреют Бороды, в пустыню стремятся и в баню не ходят. Он уверен добиться славы и званья поэта, 300 Если своей головы, которой и три Антикиры Не исцелят, не вверял брадобрею Лицину. О горе Мне! что я ежегодно весной очищаюсь от желчи. Лучше меня никто бы стихов не писал. — Да не стоит Думать об этом. И так уподоблюсь бруску, что пригоден 305 Только железо точить, а сам ничего не разрежет. Всякому, сам ничего не писавши, указывать стану Где содержанья искать, в чем пища и сила поэта, Что прилично, что нет; где доблесть и где заблужденье. Правильно хочешь писать, — старайся правильно мыслить; 310 Это дело тебе уяснит Сократова школа, А за предметом обдуманным речи последуют сами. Кто познал, чем отечеству он обязан, чем другу, Как подобает любить отца, как брата и гостя, В чем призванье сената, в чем дело судьи, в чем задача. 315 Полководца, в поход идущего, — тот без сомненья Каждой роли придать соответственный образ сумеет. Я подражателю умному дал бы совет обратиться, К нравам и жизни и в них почерпать выраженья живые. Часто местами красивая, верная в очерках нравом, 320 Но лишенная грации вещь, без искусства и силы, Больше пленяет народ и лучше его привлекает, Чем пустые стихи с громозвучною их болтовнёю. Грекам творческий дух, Грекам муза судила Дать округленную речь за стремленье их вечное к славе. 325 Римские мальчики учатся в длинных своих вычисленьях Асс раскладывать на сто частей. Сынишка Альбина Пусть сочтет: "Коль одну двенадцатую мы отымем От пяти двенадцатых, много ль в остатке?" — "Треть". — "Славно! Будешь богат". — "А прибавь одну двенадцатых, 330 Станет?" — "Поласса". — Когда подобная алчность стяжанья Въелась в души, возможно ли ждать песнопений, достойных В масле кедровом лежать, хранясь в кипарисной шкатулке? Доставлять наслажденье иль пользу желают поэты Иль воспевать заодно отрадное в жизни с полезным. 335 Если чему наставляешь, будь краток, чтоб скорое слово В свежей душе принялось и в ней сохранялося верно. Все излишнее выльется из переполненной груди, Вымысел, желающий нравиться, должен правде быть близок, И, не требуя веры всему, — не таскать из утробы 340 Ламии съеденных ею детей невредимо живыми. Круг почтенных людей отвергает бесплодные сцены. Юный всадник не слушает тех, где есть поученье, Все голоса за того, кто слил наслаждение с пользой, Кто, занимая читателя, тут же его наставляет. 345 Книга такая даст Созиям денег, уйдет через море И на долгие веки прославит имя поэта. Есть однако ошибки, которым прощать мы готовы; Ведь не всегда и струна послушна желанью и пальцам: Звука низкого ждешь, а она забирает повыше. 350 Да и лук не всегда попадает туда, куда метил. Если большая часть творенья блестяща, к чему мне Малых пятен искать, небрежностью только разлитых Иль неизбежных в природе людской? К чему же мы сводим? Как виноват переписчик, который не раз исправляет, 355 В ту же впадает погрешность, как китаред нам забавен, Вечно на той же струне ту же берущий ошибку, Так всегда неисправный, по-моему, сходен с Херилом, У которого две, три красы только смех возбуждают. Мне досадно не меньше, когда и Гомер позадремлет. 360 Но сочиненье огромное вправе склонять и к дремоте. Стихотворенье подобно картине: чем ближе к иной ты, Тем она нравится больше; другая же издали лучше. Этой выгодна тень, а эта при свете показней, И не боится она знатока испытающих взоров; 365 Та понравится раз, а эта понравится десять. Даром, что голос отца тебя, о старший из братьев! К правде ведет, да и сам ты все видишь, старайся припомнить, Что я скажу: в иных вещах посредственносносным Быть допускается. — Ежели законовед или стряпчий 370 Из посредственных даром слова не может сравниться С Мессалой, а богатством познания с Касцеллием Авлом, Все же он цену имеет: — посредственным быть стихотворцу Не позволяют ли люди, ни боги, ни даже колонны. Как за приятной трапезой симфония в полном разладе, 375 Мак на Сардинском меду и старый елей безуханный Только бесят, затем, что без них бы мог ужин продлиться. Так и стихи, сочиненные с целью доставить приятность, Чуть не дошли до высокого, в низкое тотчас впадают. Кто не искусен на игры, не тронет на Марсовом поле 380 Ни лапты, ни мяча, ни диска, чтобы густые Зрителей стены не подняли вдруг справедливого смеха. Но стихи неумелый дерзает писать. Отчего же И не писать? Он свободный, — хорошего дома и всадник Даже по цензу, а в частной жизни вполне безупречен. 385 Ты ничего не свершишь и не скажешь без воли Минервы, В этом порукой твой разум и вкус. Но если решишься Что написать, то Меция слух избери ты судьею, Да к отцу обратись и ко мне; лет на девять спрячь ты, Что написал: пока не издашь — переделывать ловко. 390 А всенародно заявленных слов ничем не воротишь. Вестник священный богов, — Орфей обитателям дебрей Отвращенье внушил к убийствам и мерзостной пище. Вот почему говорят, что львов укрощал он и тигров. И Амфион, говорят, фиванских стен основатель 395 Звуками лиры каменья сдвигал и сладостным даром Их размещал, как хотел. В том мудрость у них состояла, Чтоб разграничивши общее с частным, мирское с священным, Воспретить переметную похоть, права дать супругам, Созидать города и на дереве резать законы. 400 Так имена и почет божественных вещих и песен Возникали. За ними великий Гомер появился, И стихами Тиртей возбуждал на Ареевы битвы Души мужей; в стихах вещал предсказанья оракул, Жизнь наставлялась на истинный путь. Пиериды 405 К милостям царским вели, и сцена открыта как отдых От долгодневных трудов. И так, не подумай стыдиться Музы владычицы лиры и с нею певца Аполлона. Лучшую песнь создает ли природа или искусство? Вот вопрос. Но не вижу я, что без талантливой жилы 410 В силах наука создать или даже талант без искусства? Оба, взывая друг к другу, вступают в союз полюбовный. Кто готовится первым к мечте прибежать вожделенной, Тяжести с детства носил, потел, холодал и работал, Ни любострастья не знал, ни вина; кто флейте пифийской 415 Предан, — сначала учился и был пред наставником в страхе Ныне довольно сказать: "Я дивные песни слагаю Пусть на отсталых парша нападает, стыжусь быть последним Или сознаться в незнанье того, чему не учился". Как хвалитель товаров толпу зазывает к покупке 420 Так привлекает к себе льстецов поэт тароватый, Если богат он полями и отданным в рост капиталом. Впрочем, хоть будь он способен со вкусом давать угощенья, Быть порукой за бедного иль из судебного дела Выручить, я б изумился, когда б подобный счастливец 425 Был отличить в состоянье истых друзей от притворных. Если кому что даришь, иль что подарить замышляешь, То стихов ты ему своих не читай в эту пору; С радости он закричит: "Отлично! Прекрасно! Прелестно!" Даже, вдруг побледневши, из дружеских глаз он уронит 430 Слезы и вскочит в восторге и в землю затопчет ногами. Как нанятые рыдать над усопшим, едва ли не больше И говорят и мятутся — самих душевно скорбящих, Так насмешник действительно больше хвалителя тронут. У богачей есть обычай множеством мучить бокалов, 435 Как бы пытая вином человека, с желаньем изведать Дружбы достоин ли он. Уж если стихи сочиняешь, То опасайся похвал, прикрытых лисьего шкурой. Если читали стихи Квинтилию — "Друг, — говорил он, Это и это исправь", — а стал говорить, что не можешь, 440 Хоть два, три раза пробовал, — "Так зачеркни, — он сказал бы, — Чтобы на наковальне не оглаженной стих переделать". Если же ты отстоять, а не справить ошибку старался, То уже более он не тратил речей по-пустому, Представляя тебе в одиночку любить твое чадо. 445 Честный и умный судья неудачных стихов не приемлет, Жесткого не допускает, взъерошенный стих отмечает Мрачной чертой, урезает прикрасы, внушенные чванством; Ясности темным стихам заставит придать, не допустит Речи двусмысленной; что подлежит переделке, отметит, 450 Словом он Аристарх — и не скажет: "За что я обижу Друга такою безделкой?" — А эти безделки доводят До беды, если раз осмеяли и приняли плохо. Как от страдающего чесоткой, или желтухой, Иль бесноватого, или от жертвы гневной Дианы — 455 Всякий разумный бежит и страшится безумца-поэта, А мальчишки, гоняясь за ним, его беспокоют. Если ж, превыспренними стихами рыгая, сорвется Он, как иной птицелов, на дрозда заглядевшийся, в яму Или колодец — и станет протяжно вопить: — "Помогите, 460 Добрые граждане!" — пусть никто не бежит на подмогу. Если же бросится кто помогать, опуская веревку, То я скажу: "Как знать, быть может, спрыгнул он нарочно И не желает спастись?" — И кстати припомню погибель Сицилийца-певца. Когда за бессмертного бога 465 Признанным быть захотел Эмпедокл — спокойно спрыгнул он, В пламень Этны. Так пусть погибать будут вправе поэты! Кто спасает насильственно, — сходен поступком с убийцей. Не в последний он так поступил, хотя и спасенный Он человеком не станет и громкую смерть не разлюбит. 470 Не довольно понятно, чего он стихи все кропает? Не опоганил ли праха отца он иль места святого Не осквернил ли нечестьем? Но явный безумец, он словно Разломавший решетку медведь, убежавший из клетки, Чтеньем ужасных стихов и невежд и ученых пугает. 475 Если поймает кого, — до смерти его зачитает, Не отстанет, как пьявка, пока не наполнится кровью.