— А нам никто не верит… Даже мама. А про Вадима и Натали и говорить нечего! — произнесла Полина, тоже подходя к Даше. — А дурного мы ничего не сделали сегодня… Мы хотели кушать и взяли хлеба из буфетной. Разве это так дурно?
Большие черные глаза Полины застенчиво и нерешительно заглянули в добрые глаза молодой гувернантки. И снова горячая волна жалости хлынула в сердце Даши. Эти бедные девочки были действительно не виноваты ни в чем. Безалаберная жизнь в доме, излишнее баловство матери и рядом с ним грубое отношение к ним сестры и брата — все это не могло способствовать развитию добрых начал в маленьких душах.
И тут же в сердце молодой Гурьевой проникло решение охранять эти врученные ей судьбою молодые души, направлять их к свету и добру. Под впечатлением всего этого она обняла одной рукой Полину, другою Валю и дрогнувшим голосом, переведя свой взгляд с одной девочки на другую, проговорила:
— Я верю вам обеим, дети, и готова стойко постоять за вас перед каждым, кто будет обвинять вас в дурном поступке. А вы, мои девочки, верите ли вы мне, что я от души желаю вам добра?
И она выжидающе устремила глаза свои на старшую из сестер. От Вали уже не требовалось никакого ответа; она повисла на шее гувернантки, душила ее поцелуями и между поцелуями шептала:
— Вы… добрая… вы хорошая… Мы с Полиной не знали, что вы такая… Мы рассердились на вас… Думали: злая, гордячка… Думали, что жаловались на нас маме… И мстить хотели за то, что не пустили на бал… а теперь… — и, не договорив своей фразы, она снова душила Дашу поцелуями.
— Ну, а вы, Полина? — обратилась Даша к старшей девочке, — вы верите, что я хочу вам добра?
Бледная Полина нахмурилась, закусила губы, и вдруг лицо ее, это суровое, озлобленное, недетское личико осветилось мягкой улыбкой и стало внезапно детски привлекательным и чрезвычайно милым.
— Я верю! — произнесла она чуть слышно и вспыхнула до корней волос, — вы заступаетесь за нас… вы хорошая.
И вся порозовевшая от смущения, с застенчивой улыбкой она протянула Даше свою худенькую ручку.
Та серьезно, как взрослой, пожала тоненькие пальчики девочки…
Первый день пребывания Даши в семье Сокольских закончился наконец.
Совсем уже по-дружески простившись перед уходом ко сну с их новой гувернанткой, девочки улеглись по своим постелям.
Перед тем как им ложиться спать, Даша попросила Нюшу принести им поужинать "от большого стола", то есть из тех вкусных блюд, которые готовились для гостей нынче.
Полина и Валя были в восторге — и от этого нового доказательства расположения к ним и внимания новой гувернантки, и от тех вкусных вещей, которыми они очень любили лакомиться. Полина, забыв утренний разговор по поводу завивки головы, принялась было уснащать бумажными папильотками свою черненькую голову, но, поймав обращенный к ней полуудивленный, полунегодующий взгляд Вали, смущенно отвела руку, разбиравшую пряди на голове, и пробурчала с сконфуженным видом себе под нос:
— Я думаю, что завивка портит волосы.
— Я в этом уверена, — подтвердила Валя.
В этот вечер девочки ложились спать без обычных споров и пререканий.
В своей неуютной, холодной и неудобной гардеробной в это же время ложилась и их молоденькая гувернантка.
— А как же, барышня, — удивилась заглянувшая к ней в комнату Нюша, — вы разве не выйдете к гостям? Прежняя гувернантка завсегда танцевали на вечерах и ужинали с гостями. А те постарше вас были. Вы такая молоденькая да хорошенькая, вам и повеселиться не грех. Барыня прислала меня спросить, пожелаете ли вы выйти.
— Нет-нет, Нюша, я не выйду! Поблагодарите Екатерину Андреевну, — поспешила ответить горничной Даша. — Мое дело — сопровождать детей, быть с ними, наставлять их, а где их нет, там и мое присутствие излишне.
Нюша ушла, очень удивленная таким оборотом дела. Через четверть часа она вернулась, однако, снова принеся с собою на подносе всевозможные сласти, печенье и фрукты вместе с чашкою чая, заботливо присланные Даше генеральшею.
"А она премилая, в сущности, только слабая, бесхарактерная и не умеет воспитывать детей", — подумала молодая девушка, укладываясь в свою жесткую, остывшую в плохо протопленной комнате постель и с удовольствием протягиваясь на жестком ложе. До нее глухо доносились звуки музыки, громкие выкрики дирижера и топот ног танцующих. В голове проходили нитью события сегодняшнего дня, новые впечатления, а в душе твердо складывалось решение остаться у Сокольских и вести по правильному пути обеих девочек, у которых она, в конце концов, заметила то, что ускользнуло от ее наблюдения в первые минуты встречи: бесспорно, и Полина, и Валя обладали добрыми сердцами, они не успели испортиться и зачерстветь.