Цветков спокойно согласился:
- Хороший работник.
- Да, я его знаю, - ответил Исаев. - В прошлом году он нам очень помог. Помните дело по самоубийству Веры Топилиной? Из министерства?
- Ну конечно, - подтвердил Цветков и добавил, обращаясь к Виталию: - Словом, давай обсуди этот вопрос с Албаняном. Он этот контингент лучше знает. Как, не возражаешь, Виктор Анатольевич?
- Наоборот, приветствую, - улыбнулся Исаев.
На том и порешили.
А среди дня Виталий встретился с Эдиком Албаняном. Это было далеко не лёгким делом, учитывая динамичную и неугомонную натуру Эдика, которого обычно искало пол-Москвы, и, как правило, безрезультатно.
Эдик примчался к нему запыхавшийся, возбуждённый и устало повалился на диван.
- Замотался, - отдуваясь, сообщил он и вытер со лба пот. - И ещё эта дикая жара. В Ереване такой не бывает, честное слово. Верблюд не выдержит.
Он вскочил, подбежал к тумбочке, где стоял графин с водой, налил себе полный стакан и одним духом осушил его. Потом снова в изнеможении кинулся на диван, ещё раз вытер мокрым платком пот со лба и шеи, затем закурил и после этого, успокоившись, предложил Виталию:
- Ну, излагай, зачем я тебе понадобился? Ты же так просто на коктейль не позовёшь, знаю я тебя, жлоба! Так что докладывай, не стесняйся.
- Я тебя не только на коктейль, я тебя на чашку чая и то никогда больше не приглашу. Молчал бы уж, - со зверским видом ответил Виталий. - Ты ко мне на свадьбу пришёл?
- Дорогой! - воскликнул Эдик. - Ты же знаешь! Я шёл! Я даже мчался! С подарком! Я ведь тебе его потом вручил, и ты принял, помнишь или нет?
- Да. Чтобы тебя не обидеть.
- Врёшь! Ты меня простил! Ты меня понял! Этот тип был в бегах полгода. Мы же с ног сбились. И вдруг… Мог я его не задержать? Ты бы мог, скажи честно, дорогой? Чёрта с два! Ты бы не только на свадьбу друга, ты бы на собственную не явился, что я, тебя не знаю, думаешь?
- Ну ладно, - махнул рукой Виталий. - Это я только в ответ на твой упрёк насчёт коктейля. А в целом претензий нет. Ну, теперь слушай.
Виталий во всех подробностях изложил Эдику возникшую ситуацию.
- Ты понимаешь? - заключил он. - Нам надо получить от него всё, что возможно, по этому убийству. Сам-то он, конечно, не замешан, но кое-что подсказать, я уверен, может. Особенно если его в этом заинтересовать. Но как это сделать, вот в чём вопрос.
- Гм… - глубокомысленно произнёс Эдик, глядя в потолок и посасывая сигарету. - Не знаю, дорогой, что тут главнее: убийство или… Понимаешь, вся эта компания мне что-то очень уж не нравится. Устроить такую комбинацию с телефоном - это не всякий додумается, уверяю тебя. У меня, например, в практике это первый случай, клянусь. Поэтому что тут главнее…
- Главнее всего человеческая жизнь, - покачал головой Виталий. - И потому страшнее убийства ничего нет. Это, если хочешь знать, аксиома.
- Не скажи! - многозначительно заметил Эдик. - Хищения в особо крупных размерах, как и некоторые другие опасные экономические преступления, тоже, как тебе известно, предусматривают смертную казнь.
- Дело не в смертной казни, - резко возразил Виталий. - Это вообще не лучший способ наказания. И устрашения тоже.
- Ничего большего человечество для устрашения не придумало, - возразил Эдик и добавил: - Если не считать пыток. А кого нельзя убедить, того надо устрашить.
- Величайшее заблуждение! На жестокость нельзя отвечать жестокостью, как ты не понимаешь! Наоборот! Надо из поколения в поколение воспитывать людей в представлении, что человеческая жизнь неприкосновенна. Природа дала, природа и может взять. Я думаю, что это самый верный путь воспитания нравственности.
- Но если жуткий преступник, садист, убийца? Ты же видел таких! - с негодованием воскликнул Эдик. - Их тоже прикажешь жалеть?
- Это не жалость. Это… ну, если хочешь, забота. О всех других людях, об их нравственном здоровье. А для тех, кого ты назвал, для таких вот нечеловеков, я ввёл бы пожизненное заключение. Как у врачей, ты знаешь? Даже смертельно больного они не вправе лишить жизни, даже спасая при этом от лишних страданий. Почему, ты думаешь?
- Совсем другая материя, дорогой! Дать такое право - могут быть ошибки.
- Но если на то пошло, то и со смертной казнью могут быть ошибки. Разве не бывает судебных ошибок? И ещё ошибка в том смысле, что кто-то из казнённых вдруг когда-нибудь смог бы исправиться! Но дело не только в этом. Запрет убивать даже, казалось бы, обречённых больных толкает врача на борьбу за эту жизнь до последней минуты, а главное, воспитывает в нём чувство неприкосновенности, святости человеческой жизни.
- Вай, как говорит! - схватился за голову Эдик, но тут же с ожесточением отрезал: - Ты забываешь только, дорогой, что умирающий больной уносит лишь свою жизнь, а закоренелый убийца уносит чужие и опасен для всех.
- Потому-то больной лежит в больнице, а убийца сидит в тюрьме.
- Да, чувствуется, дорогой, что ты из семьи врачей.
- Это упрёк?
- Нет! Что ты! Это… Как тебе сказать, дорогой… Это восхищение, вот что. И в принципе, теоретически, ты, наверное, прав насчёт человеческой жизни. Но ты спустись на землю. Время-то какое? А суровое время требует и суровых решений.
- Но мудрых.
- Конечно. Но можно ли сейчас думать на сто лет вперёд о нравственности?
- Надо. Вот отец мне как-то процитировал Гернета. Выдающийся психолог и криминолог. Так ведь?
- Не спорю. И советское время прихватил.
- Ну, тем более, - улыбнулся Виталий. - Так вот этот самый Гернет писал, что воспитание ребёнка начинается за сто лет до его рождения. Вот почему сейчас надо думать на сто лет вперёд. Вот почему это мудро.
- М-да. Хорошо иметь такого образованного папу, - усмехнулся Эдик и предложил, взглянув на часы. - Но давай вернёмся к нашим баранам.
- Скорее, волкам.
- Ну, у нас среди клиентов всякой твари по паре. Баранов тоже хватает, не сомневайся.
- Бараны такую комбинацию с телефоном не придумали бы, ты сам отметил. Так что на баранов тут не рассчитывай, - погрозил пальцем Виталий и повторил вопрос: - Что же можно придумать, Эдик, а? Как подобраться к этому Владимиру Сергеевичу, не вызвав никаких подозрений и опасений? Как заставить рассказать то, что ему известно? Понимаешь, адрес, записанный якобы у Николая…
- Нет-нет! - перебил его Эдик и замахал рукой. - Отпадает, вы правы, дорогой. И записанный телефон тоже… - Он неожиданно умолк на полуслове, потом щёлкнул пальцами и лукаво посмотрел на Виталия: - А знаешь, пожалуй, телефон - это идея. Момент! Ай как интересно! Давай соображать, дорогой. Значит, ты у кого, говоришь, получил его телефон?
- Чей?
- Ну этого самого Владимира Сергеевича.
- А-а. Мне его выдали Борис Иванович Губин с супругой Евдокией Петровной. Выжиги. За копейку удушатся.
- Вот-вот! - Эдик привскочил на своём диване и азартно ткнул пальцем в сторону Виталия. - Это в данный момент самая ценная их черта. Ах как здорово! Расскажи подробнее - что ты знаешь об этой паре?
Виталий добросовестно передал Эдику все известные ему факты из нехитрой и подлой жизни Губина.
- И ты думаешь, что его используют втёмную?
- Уверен. Уж больно глуп.
- Ну и ты его так используй. Понял меня? Вот и подберёшься к этому Вове, и узнаешь его, это точно. А что он расскажет, будет видно.
- Ха! Вот это мысль! - обрадовался Виталий. - Ну, милый друг, с меня причитается.
- Ещё бы! - самодовольно заявил Эдик, развалившись на диване. - Когда профессора приглашают на консультацию…
- Кстати, - перебил его Виталий, - я ведь обещал Борису Ивановичу с телефончиком-то помочь.
- Это как же? - Эдик удивлённо склонил голову набок и прищурился.
- Очень просто, профессор, - засмеялся Виталий, радуясь, что вспомнил такую немаловажную деталь. - Пожалел, понимаешь, старичков. В душу они мне вошли. С какой стати, в самом деле, им-то, бедным, за чужие дела расплачиваться?
- Бедным!.. - насмешливо фыркнул Эдик и заключил: - Но идея плодотворная, согласен.
- А раз согласен, то теперь давай её помнём. - Виталий взглянул на часы. - Время у нас ещё есть. Давай.