- Чего уж хуже, - слегка нахмурился Михаил Прокофьевич.
- Я вот в одном северном городе работал. Электриком. На автобазе.
- Это как же тебя туда занесло, на Север?
- Очень даже просто занесло. Не люблю на одном месте сидеть. Как в армии отслужил… Эх, хорошее время было! Считай, дядя Миша, самое лучшее в моей жизни. Дружное, весёлое, умное время. Да… Ну а как отслужил, то уж дома не задерживался. Вещей у меня всего полчемодана. Всё при мне. Ту-ту, мать честная! И непременно по железной дороге. Чтоб из окна всю землю видеть. И ведь никогда ничего одинакового не увидишь. Всё разное - и леса, и поля, и реки. И такая иной раз красотища за окном вдруг выглянет, аж плакать охота, ей-богу! Так бы и выскочил! А один раз так и выскочил. Прямо на полустанке одном. Потеха! Мне тётка-проводница кричит: «Ты куда, ненормальный?! Тебе ещё полтыщи километров ехать!» А я с поезда айда, как заяц. И прямо в лес. На другой день через поле в посёлок пришёл. Полгода там электриком в совхозе трубил. Все леса вокруг обошёл, все озёра обплавал. Хорошо мне там было, вольно, красиво.
- Что ж не остался?
- А хватит! Дальше потянуло. В другие места. На пустыню охота была поглядеть, на верблюда.
- И уехал?
- Ага! В Бухару. А оттуда в Навои. Вот чудо, дядя Миша: город в пустыне! Красивый, белый. Новый совсем. Стоит, как этот… Ну как это?.. Чего там в пустыне бывает?
- Мираж?
- Во-во! Мираж. Ну сказка! Встанешь и замрёшь. Вот так. Тоже пожил там немало. Месяца четыре.
- И опять в дорогу?
- Ага.
- И за всё время ты и стула себе не купил?
- А на кой он мне? В общежитие, что ли, со своим стулом переться?
- Так всё и пропивал, что зарабатывал?
- Зачем пропивать? То девкам на подарки, то кореши займут без отдачи. Ну там матери чего пошлёшь. Куда денешься?
- Ну-ну, и куда тебя дальше из пустыни понесло?
- А дальше вот как раз в тот город. На Север. Первый раз я там тундру увидел. Во, дядя Миша, красота где! Летом, конечно. Ну поглядишь - и душа поёт! Форменно петь начинаешь. Мне один так сказал: «Ежели жить вдруг не захочется, то на тундру в цвету посмотри». - Парень вздохнул и, глядя в окно, глухо закончил: - Ладно, дядя Миша, говори, чего от меня требуется. Не обману я тебя.
- Чего требуется? - переспросил Михаил Прокофьевич и мизинцем аккуратно расправил усики, трубочкой вытянув при этом пухлые губы. - Вроде и немного. Всего лишь съездить в Москву, отвезти груз одному человеку. В целости и сохранности, конечно. А обратно привезти портфель. Запертый. Вот и всё. Элементарно?
- А что за груз?
- Не твоё дело. Груз как груз. Не бойся, не взорвётся. И вообще ничего запрещённого. Словом, продукция.
- А в портфеле чего? Небось тысячи, дядя Миша, а? - засмеялся парень. - Много тысяч.
- Тоже не твоё дело, - отрезал Михаил Прокофьевич.
- Ну а как сбегу с ними?
- Не сбежишь. Я ведь забыл сказать. Кроме денег и страха, есть и ещё один крючок, за который тебя держать можно. Не догадываешься какой?
- Ты, дядя Миша, придумаешь! Ну, что за крючок?
Михаил Прокофьевич хитро прищурился. Чёрные его глазки почти исчезли за пухлыми веками.
- Есть одна девчоночка в нашем с тобой доме. Этажом тебя ниже. Беленькая такая.
- Валя, что ли? - деланно беспечным тоном спросил парень. - Тоже мне крючок!
- Вот и я бы тебе не посоветовал на такой крючок попадаться. Но что с тобой, дурачком, сделаешь!
- А чем, по-вашему, Валя плоха?
- Это ты у людей спроси.
- Что у меня, своих глаз нет?
- Свои глаза видят только чего им хочется.
- Ну а чего ваши видят?
- Если ты так хочешь… Впрочем, не в моих интересах тебя от неё отваживать. Влюбился? Ну и на здоровье.
- Я знаю, что про неё болтают, - задумчиво произнёс парень и вдруг рывком повернулся к Михаилу Прокофьевичу. - Всё знаю! Брешут!.. По злости они это брешут, вот что. Они и не знают её вовсе. И вы не знаете, дядя Миша. Я вам так скажу: я другой такой не встречал. А ведь где меня только не носило. Сами знаете. Вот так. И всё! И точка! Может, кому она и плоха, а мне… Ну, одним словом, вот так.
- И, повторяю, на здоровье, - добродушно закивал Михаил Прокофьевич и, с трудом перегнувшись, потрепал парня по плечу. - Только любовь, Николай, - это самый крепкий крючок, запомни. И потому от девчонки этой ты не убежишь, как от самого себя. А значит, и от меня никуда не денешься.
- Да, крепко вы меня, оказывается, обложили, дядя Миша. Некуда казаку податься.
- А тебе и не надо никуда подаваться, Николай. Ты запомни: рыба ищет, где глубже, ну а человек - где лучше. А лучше тебе нигде не будет, чем со мной. При твоей сегодняшней биографии особенно. Да и при твоём характере.
- Эх, не знаете вы моего характера, дядя Миша! - Парень вздохнул и поскрёб затылок. - Думаете, во мне злость какая сидит? Не. Нет во мне никакой злости. Мне бы вот жить в лесу, глухом-глухом, стеречь его, ухаживать и за зверьём там, за птицами. И чтобы никого кругом не было. Тихо чтобы было. Ну, ещё Валю с собой. Эх, разве я такую жизнь когда получу?
- А почему ж нет? Со временем…
- Не, дядя Миша. Я ж электрик. Ничего больше делать не умею. Выходит, город мне нужен. А тут… Нет, слабый я для города. Вот ребята позвали, выпили, завели они меня, я и пошёл куролесить. И, сами видите, ножом даже ударил кого-то. А ведь мне даже тварь живую жалко обидеть, а уж человека… Ну вот как-то так всё получилось? А теперь, дядя Миша, ума не приложу, чего делать.
- Сам не соображаешь, так уж я за тебя соображу, что поделаешь. Ну а Валентина что тебе про жизнь говорит? Понимает она чего?
- То и говорит, что идти признаваться надо. Пусть судят. Она меня всё равно ждать будет. И это точно, дядя Миша.
- Ишь ты, как твоя Валентина рассуждает! Ну а ты сам как полагаешь?
- Не пойду я. Я вам верю, дядя Миша. Больше мне надеяться не на что.
- Вот это другой разговор. Я же тебя от неправедного суда спасаю. Понятно? У тебя совесть чиста. Ты никому не хотел зла. Другие виноваты. Вот их и пусть судят. А ты должен быть свободен. Имеешь право. И я тебе такую свободу дам. И искать тебя долго не будут. Подумаешь, преступник! А вы с Валентиной тем временем новую жизнь начнёте. В новом месте. Но для начала ты в Москву поедешь, не забудь.
- С этим решено, дядя Миша. Мне только перед отъездом с Валей надо повидаться.
- Когда вернёшься. Не раньше.
- Это почему?
- Потому. Ты мне на свободе нужен, а не в тюрьме.
- Так она же не знает даже, что со мной стряслось. Пропал, и всё. Что она думать-то будет? Где искать, у кого? Она же только шум поднимет.
- И ладно. Все решат, что ты уехал, что тебя в городе нет. Это и требуется. Главное у тебя сейчас - это поездка в Москву. Такое испытание я для тебя придумал, Николай. Выдержишь - как сыр в масле кататься будешь. Провалишь… Ну тогда пеняй на себя!
- Когда ехать-то?
- Завтра. Поездом поедешь.
- А билет?
- Всё будет: и билет, и багаж. Я за тобой завтра утром сам заеду и отвезу на вокзал. Багажа будет много. Но в Москве тебя встретят и узнают. Тебе узнавать не придётся.
- Это как же меня узнают, дядя Миша?
- По багажу, и вообще, - нахмурившись, неопределённо ответил Михаил Прокофьевич. - Так вот. У того человека и остановишься. Но багаж с собой не бери. Всё упрячь в автоматические камеры на вокзале. Знаешь такие?
- Знаю, знаю.
- Ну вот. Это всё элементарно. Только гляди в оба, Николай, когда шифр набирать будешь, чтоб кто-нибудь не подглядел. В два счёта всё потом выгребут. Об этом даже в газетах писали. Ловят таких субчиков.
- Не бойся. У меня не подглядишь.
- И шифры не забудь. Были такие случаи. Тогда багаж пропал, понял? Ну а если он пропадёт… Словом, не дай тебе бог шифры забыть.
- Ага. Ладно.
- Ну а явиться тебе надо будет вот к кому.
Михаил Прокофьевич быстро вынул из внутреннего кармана пиджака записную книжечку, аккуратно вырвал оттуда страницу и золотым пёрышком каллиграфически написал несколько строк. Потом придвинул записку через стол к парню:
- Это, Николай, тебе надо будет намертво запомнить. К завтрашнему утру. И имя, и фамилию, и адрес. На это, я надеюсь, ты способен?