- Не стоит.
- Темнишь, Миша.
- Всё, Вова, по науке. Как ты её назвал? Антикриминалистика?
- Он приедет, надеюсь, только по моему адресу?
- А ты что, ревнуешь? Хочешь всё проглотить сам? Нельзя, дорогуша, подавишься.
- Не волнуйся за меня. Отдай всё мне и увидишь.
- Ого! Раньше ты был скромнее.
- Растём. Набираемся опыта и сил. До тёмной черты надо многое успеть.
- Прежде всего до неё надо дожить… на свободе. А ты зарываешься. Сбыт, Вова, - это самое опасное. Пора бы усвоить. Чаще всего горят именно на сбыте, ты же знаешь.
- А я повторяю: на этот раз беру всё.
- Нет, - решительно тряхнул головой толстяк. - Нет, Вова. Так не пойдёт.
- Отдаю два процента.
- Будешь работать из двадцати трёх?
- Да.
- Я подумаю.
- Сколько у тебя на этот раз всего будет?
- Много, дорогуша. Больше, чем всегда. Поднакопили.
- А всё-таки?
- Тысяч на семьдесят.
- Беру! Но как ты всё это доверяешь новому человеку?
- Значит, можно.
- Отлично. Тебе виднее. Я его жду. Но будет лучше, Миша, если ты нас познакомишь заранее. Поверь моему опыту. Будет лучше.
- Я тебя не познакомлю. И ты всё не получишь, Вова. Я уже подумал.
- Отдаю четыре!
- Нет.
- Пять.
Толстяк поднял голову и пристально посмотрел на своего собеседника. Но в огромных стёклах его очков отразились только огоньки полупритушенных люстр. «Что этот подлец задумал? - спросил себя толстяк. - Неужели разговор о науке не случаен? Или он скомбинировал на ходу, когда узнал, что это последняя поездка? Надо уяснить. С ним опасно играть втёмную. Такой мать родную зарежет за один процент. А тут пять!»
Он вздохнул:
- Хорошо, Вова. Я согласен. Шестого жди. Что ты, кстати, собираешься у нас тут делать ещё два дня?
- Полтора. Официальные поручения торга. Несмотря на мою скромную должность, меня там, представь себе, ценят. И, когда горит план, бегут ко мне: «Будьте любезны, дорогой Владимир Сергеевич…», «Выручайте, Владимир Сергеевич…», «Поезжайте… уговорите… получите…». Ну я еду. И добиваюсь. И они тоже идут мне навстречу.
- Ты по-своему удачлив, Вова. Ты и здесь талантлив.
- В маленьком мире?
- Тебя это задело?
- Нисколько. Лучше быть первым в деревне. Так будем считать, что мы обо всём договорились?
- Да.
- И человека своего ты мне не покажешь?
- Нет. Я ведь сказал.
- Ну как хочешь.
«Я тебе приготовлю такой сюрприз, что ты взвоешь, - злорадно подумал очкастый. - И никуда ты от меня после этого не денешься. Тоже мне конспиратор! Пусть только приедет этот твой человек».
Официант тем временем продолжал их обслуживать быстро и бесшумно. Одно блюдо сменяло другое. И по меньшей мере половина из них в меню указана не была.
Изредка он с ласковой заботливостью осведомлялся:
- Огурчиков свеженьких не прикажете? Только доставили, с особой деляночки, для своих-с… Клубнички принесу под пудрой. Расчудесная! Другой не предложил бы, Михаил Прокофьевич… За пломбиром не уследили. Не советую…
В конце обеда толстяк небрежно сунул ему деньги, даже не дожидаясь счёта. Затем с усилием, опираясь обеими руками о подлокотники, поднялся с кресла и оказался чуть не на голову выше и, уж конечно, в пять раз толще вскочившего вслед за ним приятеля.
Официант с поклоном проводил их до дверей зала.
Очутившись в сумрачном, прохладном вестибюле, где у пустых вешалок дремал гардеробщик в жёлтой с золотом униформе, а у огромных зеркальных дверей монументально восседал бородатый, в такой же униформе швейцар, очкастый обнял за тучную талию своего приятеля и сказал:
- Простимся, Миша.
- Ну да, да, - закивал тот. - Ах как славно мы с тобой посидели, Вова! Как побеседовали… Просто, скажу тебе, душой отдыхаешь всегда, когда тебя видишь, поверь. А то душно, дружок, дико душно. Но, - он шутливо погрозил толстым пальцем, - всё, что я тебе сказал, ты усвой, понятно?
- Понятно, Миша, понятно.
- Ну и лады. А то, Вова, и так невозможно как душно!
- А всё-таки жить можно, - бодро добавил очкастый. - Вполне можно. - И, понизив голос, добавил: - Ну, спасибо за угощение, обед был восхитительный. Долго не забуду.
У огромного зеркала они распрощались, даже обнялись напоследок и вышли из ресторана, мгновенно смешавшись с толпой прохожих на тротуаре.
Михаил Прокофьевич равнодушно посмотрел в ту сторону, где исчез его приятель, и решительно повернул в противоположную, всё ещё испытывая неприятный осадок от состоявшегося разговора. В голове свербила и не давала покоя тревожная мысль: «Что этот сукин сын придумал?» И хотя ему нужно было как раз в ту сторону, куда направился Владимир Сергеевич, он сознательно сделал немалый крюк и в конце концов выбрался на нужную ему улицу. Жаркое летнее солнце заходило где-то далеко за городом, и лучи его ушли высоко в небо, погрузив раскалённый за день город в душную сумеречную мглу, и ярко вызолотили края потемневших облаков на всё ещё голубом небе.