«Я мог бы стать одним из крупнейших немецких поэтов, не будь мой отец такой отъявленной свиньей».
Облик матери, болезненной, сентиментальной женщины, передан в сохранившемся разговоре ее с сыном. После появления его первого сборника стихов она сказала ему, что не может «читать такое», и спросила, почему он, собственно, не пишет для журналов «Родной кров» и «Беседка».
Гейм посещал гимназию Иоахимсталя в Берлине, затем, после исключения, школу в Нойруппине. Там возникли его первые заслуживающие упоминания лирические и драматические опыты. В 1907 году он начал без всякого желания изучать юриспруденцию в Вюрцбурге. В том же году в заштатном вюрцбургском издательстве появилась его драма «Поход на Сицилию». В его дневниках, кроме уже упомянутых выше, есть восторженные упоминания Клейста, Граббе, Бюхнера. Но при чтении этой пьесы, как и других, скорее думаешь о раннем Гофманстале, которого Гейм не любил, равно как и «бингенскую звучащую пагоду» Георге{128} и «эту напомаженную бабу» Рильке.
Гейм завершает свое образование в Берлине. Его дневники, опубликованные только в последние годы, полны ненависти к штудиям, времени, обществу.
«Я, наверное, задохнусь с моим никому не нужным энтузиазмом в это банальное время. Я вижу себя в своих дерзких фантазиях всегда в роли Дантона или человека на баррикадах, без моего фригийского колпака я не могу себя даже представить».
Но не его носит он, а кепочку воинственного буршеншафта. Его друзья рисуют его белокурым, краснощеким, коренастым, широкоплечим парнем, задиристым и бегающим за девками, которых он в то же время и побаивается. Свою внутреннюю хрупкость он скрывал за грубостью и сальностями. Он слегка заикался и плохо читал свои опасно прекрасные стихи. Он увлекался греблей и плаваньем и принадлежал к Немецкому боксерскому клубу в Берлин-Халензее. С грехом пополам он выдерживает экзамен на референдария, получает направление в суд первой инстанции в Вустергаузен, пытается стать переводчиком и офицером, чтобы уйти от ненавистной профессии. Начиная с 1909 года тон писем и записей в дневнике меняется: он утрачивает свою наивность, мрачнеет, пламенеет. Тоска Гейма по любви становится лихорадочной, он словно помешанный ищет признания, неистовая, вулканическая продуктивность пробуждается в нем.
В это время Гейм впервые читает публично в Новом клубе в Берлине, где бывали Хиллер{129}, ван Ходдис{130}, Эрнст Блас{131}, где его услышал Карл Краус. Эрнст Ровольт, открыватель стольких дарований, издает в 1911 году его первый поэтический сборник — в том же году, когда Иоганнес Р. Бехер, моложе его четырьмя годами, публикует свои первые стихотворения. «Вечный день», насчитывающий семьдесят страниц, является, если не считать вюрцбургской публикации, единственным напечатанным произведением Гейма, которое появилось при его жизни. В 1912 году Ровольт издает еще один сборник стихов, в 1913 году — книгу новелл «Вор». В 1922 году, через десять лет после смерти Гейма, в Мюнхене выходит собрание стихов и прозы под названием «Сочинения». Только четверть века спустя одно швейцарское издательство выпускает «Собрание стихотворений». И наконец, в 1960 году начинается публикация шеститомного полного собрания сочинений.
На протяжении целого полувека Георг Гейм был известен только ста двадцатью стихотворениями. Сюда еще следует отнести несколько кратких прозаических фрагментов: эпизод из Французской революции, жизнь и смерть сумасшедшего, вскрытие трупа, смерть оперируемого, вспышка чумы на борту корабля, послеобеденный досуг мальчика, изображение мотивов одной музейной кражи. Но эти триста страниц в течение пятидесяти лет вызывали ужас у читателей и занимали комментаторов. Прежде всего это были такие стихотворения, как «С уходящими кораблями», «Твои ресницы длинные», «Берлин», которые всегда оставались действенными, новыми, образцовыми. Никто из прочитавших эти строфы не мог их уже забыть. Ни одна антология, претендующая на авторитетность, не появлялась без них. Сквозь две мировые бойни сверкало мрачное пророчество ритмов «Войны» над родиной войны. Георг Гейм потряс современников и потомков своим небольшим по объему наследием, безжалостно провозгласившим ужас и крушение там, где другие витали в высокопарных идиллиях; вместо вялых, расплывчатых форм здесь выстраивались звонкие строфы, как дисциплинированные колонны. На вершине этой belle époque[49], в которой все на вид было здоровым и упорядоченным, геймовские сумасшедшие, убийцы и бунтари оказались созданиями человека, который один из всех сумел сохранить свой рассудок. В то время когда Окс фон Лерхенау{132} в 1911 году впервые заверил восхищенный партер, что с ним ни одной женщине ночь не покажется длинной, жуткая «Ночь» Георга Гейма уже вставала над миром, который утратил право на существование.