1969
Перевод Е. Маркович.
Бобровский о себе
Хорошо, что издательство «Унион Ферлаг», где появлялись все произведения Бобровского, выпустило том, в котором содержатся высказывания писателя о его работе, его окружении, его времени, а также мнения и комментарии других писателей.
Произведения Бобровского, возникшие в течение нескольких лет и свидетельствующие об огромной работоспособности автора, лишены всякого налета поспешности; непохожие на вулканические опусы некоторых торопливых писателей, они, напротив, отмечены печатью раздумчивости. Я не могу судить о тех немногих стихотворениях, какие Бобровский опубликовал в юности, будучи солдатом на войне, — я их никогда не видел. Все напечатанное позже, я думаю, мне известно. Что мне с самого начала бросилось в глаза — это уверенность тона; в нем не было колебаний, Бобровский мог бы сказать вместе с Пикассо: «Я не ищу, я нахожу». К этому высказыванию мы еще вернемся.
Неторопливы были также и суждения Бобровского. Таким я его помню, хотя знал его мало. Обычно я видел его на тех собраниях, которые про себя люблю называть излишними: он сидел незаметный, голова на короткой шее между широких плеч, с блуждающим взглядом, в котором была приветливость и также ирония, и участвовал во всем. Он редко говорил что-нибудь, но его присутствие ясно чувствовалось, он принимал участие, даже если молчал, но он вовсе не был молчуном, без робости высказывал свое мнение, когда считал это необходимым, и это мнение всегда было основательным.
Взгляды Бобровского высказываются не без страсти, но без малейшей истеричности, они основаны на солидных знаниях, а не на хвастовстве, они пробуждают у собеседника внимание, отзывчивость, а не раздражение, они не расплывчаты, а строго определенны и именно потому обладают терпимостью, что не исключают возможность, собственной ошибки. Они излагаются с необходимой серьезностью, то есть не без юмора.
Так, здесь впервые можно прочитать небольшой доклад о задачах и возможностях литературы, с которым Бобровский выступил в 1962 году в Евангелической академии в Берлине-Вайсензее, это всего-навсего семь скромных страничек, бесстрашно и разумно сообщающих хоть и непопулярные, но, пожалуй, неопровержимые мысли. Тема — сформулированная не Бобровским — гласит: «Вина, названная по имени, — преодоленная вина», с вопросительным знаком в конце. Так как я не только считаю важным содержание этой речи, но и почти полностью с ним согласен, хочу здесь кое-что процитировать.
«У Иоганна Готфрида Гердера, в «Идеях»{155}, я читаю: человек в десятитысячном году своей истории рождается с теми же страстями, что и на втором году, и т. д. Конечно, то, что имел в виду Гердер под страстями, не обязательно должно иметь отношение к вине, о которой здесь идет речь. Но в этом я не так уж и уверен. Однако в тех же «Идеях» развивается концепция прогрессивной гуманизации. Какое это имеет отношение к нашей теме? Тема относится к недавнему прошлому, думается мне, и к настоящему. Итак, я скажу, что мне пришло в голову.
Литература, т. е. литература, о которой мы здесь говорим, ведет расчет с прошлым, прошлым в самом широком смысле и, стало быть, также и с его пережитками. Она делает это ради настоящего и, если угодно, будущего. То есть она хочет чего-то добиться.
Заучившие это молодые люди смогут даже перечислить те случаи, когда литературе это якобы удалось: когда позавчерашние книги, как это приблизительно говорится, стали вчерашними деяниями. Или, скромнее говоря: позавчерашние книги вызвали к жизни или ускорили вчерашние деяния. Ну, скажем, действенность французских просветителей в связи с революцией 1789 года.
Я никоим образом не отрицаю эту связь, я только нахожу, что в расхожих представлениях она выглядит слишком уж монументально и что эта монументальность является чисто умозрительной конструкцией, что факты выглядят по-другому, настолько по-другому, что они иной раз обескураживают того, кто изучает реальное воздействие литературы на эпоху.
Заглянем сперва ненадолго в исторические факты: штурм Бастилии не был штурмом. Люди вошли в неохраняемое здание и выпустили на улицу нескольких человек. Для этого не пришлось прибегать к оружию.
Гнев парижан был направлен против монархии, потому что говорилось, что король помешал доставке хлеба и муки в голодающую столицу и т. д. и т. п. …