Вопросы все были привычные, привычно было отвечать на них, и Евлампьев, вновь покосившись вниз, ответил с исчерпывающей полнотой:
— Два там шрама. Повыше — аппендицит, в сорок восьмом, а пониже что — грыжу вырезали, в пятьдесят четвертом.
Второго шрама, пониже, врач, видимо, не заметил. Однако он не смутился, а, наоборот, пошутил:
— Что, командиром производства были — грыжу получили? Надорвались, так сказать, поднимая?
Евлампьеву сделалось как-то неловко от его шутки, — вроде он оказался виноват в чем-то.
— Нет, не был командиром, — сказал он. — Не пришлось…
— Мг-г, мг-г… - удовлетворенно буркнул врач, сунул указательный палец правой руки Евлампьеву в пах и глубоко утопил его в полости, нащупывая сквозь кожу паховое кольцо. Сейчас ничего не беспокоит?
— Сейчас ничего, — пережатым голосом выговорил Евлампьев. Врач отнял руку, встал со стула, прошел к умывальнику, ополоснул руки и сказал, вытирая нх висевшим рядом с умывальником вафельным полотенцем:
— Здоровы, хоть снова в строй!
У каждого кабинета по всей поликлинике толклась, стояла и сидела на стульях вдоль стен очередь, но диспансеризацию пенсионсров-ветеранов проводили вне очереди, и через час Евлампьев прошел всех — невропатолога, окулиста, лора, стоматолога — и сделал флюорографию…
Терапевт опять была новая - лет тридцати пяти, тридцати восьми, но увядшая уже, маленького роста, птичьего вида и с птичьими же чертами лица остроносенькая женщина,ее, видимо, мучил насморк, она беспрестанно сморкалась в нежный батистовый платок, и остренький нос ее от этого был красным.
— Ну-ка, как тут у нас… Емельян Аристархович, заглядывая на обложку «истории», сказала она,что специалисты пишут… Ну что ж… по-моему, просто все великолепно, Емельян Аристархович. Ни у кого к вам никаких претензий. Давайте я послушаю вас.
Она послушала его фонендоскопом, прикладывая холодящую никелированную гирьку мембраны с некоей преувеличенной осторожностью, помяла живот, уложив Евлампьева на кушетку, и смерила затем давление. Давление было сто пятьдесят на сто десять.
— А вот давление… да… подгуляли с давлением, — улыбаясь укоряюшей улыбкой, словно он специально нагнал его себе, сказала она. И шмыгнула носом.Слабость, шум в ушах, головные боли есть?
— Есть,сказал Евлампьев.
— Так что же вы не говорите… Выпишем-ка вот вам аскорутин… дибазол, попринимаете…
Евлампьев оделся, медсестра подала ему рецепт, и врач произнесла, прощально-благожелательно улыбаясь:
— Всего хорошего, Емельян Аристархович. Будете себя плохо чувствовать, приходите. Давление у вас неважное.
— Ага, давление…— покивал Евлампьев, двигаясь к двери задом. — Благодарю вас… понятно.
Толпы возле регистратуры уже не было — все талоны к врачам розданы, и толпа распалась на отдельные очереди у дверей кабинетов. Часы у входа, на боковой стене гардероба — круглая плоская нашлепка с циферблатом и стрелками, — показывали половину одиннадцатого. Гардеробщица в углу у окна, сидя за тумбочкой, пила чай с сахаром вприкуску и отозвалась на просьбу Евлампьева выдать пальто после третьего оклика. Его примерно возраста толстая одышливая старуха, которой было тесно в узком проходе между стойкой и рядами вешалок.
— Да и чайку ведь попить хочется, — сказала она Евлампьеву, беря у него номерок и эдак по-свойски — ровесник! — подмигивая ему. — А напарница, вишь, заболела, так ухитряйся…
У киоска «Союзпечати», выйдя из поликлиники, Евлампьев столкнулся с Коростылевым. Коростылев стоял у боковой стенки стеклянной будки и, опираясь обеими руками на выставленную вперед палку, навалившись на нее всем весом, рассматривал гибкие грампластинки, прикрепленные разноцветными пластмассовыми прищепками к натянутым вдоль стекла бечевкам.
— А, привет, Емельян! — увидел он Евлампьева, переместил тяжесть тела с палки на ноги и шагнул к Евлампьеву. — Рад тебя видеть.
— Здравствуй, Авдей, здравствуй. — снимая перчатку, протянул руку Евлампьев. И я тебе рад.
С Коростылевым они работали в одном бюро после войны, лет восемь, до пятьдесят четвертого, пока тот не перешел в другой отдел, а знакомы были еще с тридцатых, вместе в футбол играли, с тех лет у Коростылева и хромота — неудачно срослась кость после перелома. А сломал ему ногу он, Евлампьев,подсек неловко на тренировке, вот теперь н с палкой уж ходить приходится, тяжело, видно…
Они пожалн друг другу руки, и Коростылев, качнув головой в сторону пластинок за стеклом киоска, сказал с усмешкой: