– Кто вам сказал, что он меня бьет?
– Помните, что я был полицейским? Я видел десятки таких случаев, как ваш. Это четкая система.
– Значит, вы были неважным полицейским, потому что муж меня ни разу пальцем не тронул.
– Три судебных запрета за пять лет, шесть звонков в службу 911, два посещения рентгенолога в связи с сотрясением мозга. Дважды вы проводили по три ночи подряд в женском приюте.
Город кипел жизнью: машины, доносящиеся откуда-то звуки рэпа, крики, смех, визг шин. А мы стали свидетелями маленькой смерти: она боролась не только с нами, но и с самой собой. Пакет с покупками выскользнул у нее из рук, она привалилась к машине. Из груди у нее вырвались сдавленные рыдания – это походило на первые признаки истерического припадка.
– Я пыталась уйти. Пять или шесть раз. Однажды взяла детей и удрала в Сент-Джо. Это в Миссури. Две недели мы прожили в мотеле. На это ушли все мои деньги. Дети не возражали, они боятся его так же, как я. Но он нас отыскал. Так и не рассказал мне, каким образом. Знаете, что он сделал? Дождался, пока мы выйдем из кинотеатра, – дети утянули меня в кино. Он засел в нашем номере. Открываю дверь – а там он. Глядит на Люка – сейчас ему восемь, а тогда было всего четыре – и говорит: «Забирай сестру, Люк. Посидите в моей машине». А сын ему отвечает: «Не смей ее бить, папа». Представляете: четырехлетка, а такое говорит! В четыре года! А он мне: «Иди сюда, шлюха». Подождал, чтобы я вошла, и ударил так сильно, что сломал мне нос. И очки разбил. Увез детей с собой. Знал, что в этом случае я не смогу не вернуться.
Мы убедили ее пойти с нами в «ресторанный дворик» молла и выпить кофе. В воздухе буквально висел растопленный жир, хоть ложкой черпай. Говорят, в Техасе не жалеют масла для фритюра? Видели бы они, что творится в этом молле!
– Но вы каждый раз возвращаетесь.
– Я люблю его, Ральф. Не могу объяснить. Это как болезнь.
– Не «как болезнь», Кэлли. Это болезнь и есть.
– Может быть, если бы я знала, что могу удрать так, что он меня не найдет… Судебные запреты его только смешили. А мне порой приходит в голову – в последнее время все чаще, – что было бы, возможно, лучше, если бы он взял и убился за рулем своей проклятой колымаги. Ну, знаете, бывают же аварии с единственным погибшим… Никому другому я не желала бы смерти с ним за компанию. Разве это не ужасно?
– Ужасно, если вы его любите.
– Это я только так говорю, Том. Я всегда так говорю. Но женщина в приюте свела меня с консультантом, и консультант объяснила мне то, что назвала «динамикой» моего отношения к нему. У нас в медицинском училище было два семестра психологии, и я всегда считала, что разбираюсь в таких вопросах. Но консультант заставила меня поразмышлять на темы, никогда раньше не приходившие мне в голову. В общем, пускай я это повторяю, но сама не уверена, что это так и есть… – И она стыдливо закончила: – Простите, что устроила сцену на стоянке. Я собрала целую толпу!
– А я содрал со всех деньги за просмотр.
Она откинулась на изогнутую спинку красного пластмассового кресла и улыбнулась.
– Вы – мои настоящие друзья. Я весь день места себе не находила. Даже к детям не хотелось возвращаться. Знаю, это эгоизм – думать так… Но я больше не могу выносить побои и пинки. Знаю, он взбесится, что я задержалась. Мигом домой, если нет хорошего оправдания, а не то пожалеешь! Разве это жизнь?
– Ну, нет, – согласился я, – это не жизнь.
– Пора его хватать!
Кэлли говорила, что на выходные повезет детей в парк развлечений, поэтому мы и выбрали этот вечер.
Нили не услышал наших шагов. Мы перебегали из тени под луну и снова в тень, пока он пытался выбраться из своего пикапа. «Пытался», потому что был настолько пьян, что чуть не выпал на землю; убился бы и без посторонней помощи, если бы вовремя не схватился за дверцу. Свесившись с края сиденья, он долго блевал себе под ноги. Его трижды вывернуло наизнанку – от этого меня самого чуть не стошнило. Потом он, конечно, спьяну ступил в своих ковбойских сапогах прямо в блевотину. Вытирая рот тыльной стороной ладони, он побрел было к дому, таща за собой след рвоты, но передумал и вернулся к машине. Распахнув дверцу, он что-то забрал из кабины. В лунном свете я разглядел, что это пинта виски. После здоровенного глотка из горлышка он сделал шесть шагов – я считал, – опять проблевался и двинулся через лужу своей рвоты примерно в направлении лестницы, ведущей в квартиру. Все это полностью нас устраивало. Никто не усомнился бы в том, что Нили надрался, сверзился с лестницы и умер.
Мы не стали медлить. Я занял позицию позади него в бейсболке, в очках и с битой в руках, а Ральф вырос перед ним со своим «Глоком».