О том, что секретарь объединенной партийной организации глубоко вникает в производственные дела обеих — исаевской и мичкасской — бригад, я уже слышал от Малофеева, от Ивана Герасимовича, — пример тому, допустим, та же стойкая борьба исаевских коммунистов с лютой январской стужей; я же, напротив, любопытствую, допытываюсь, возникают ли на деловой почве между ним, секретарем парторганизации, и бригадиром какие-либо конфликты?
— Ну, а как же? — отвечает Николай Петрович. — Вот в Мичкасе недавно…
Мы дружно хохочем; поняв, что лишку перехитрил, хохочет и сам Николай Петрович; острые, дубленные жарой и морозами скулы его краснеют. Бригадир и секретарь парторганизации лукаво, в полнейшем взаимопонимании переглядываются: правильно, дескать, нечего с бухты-барахты все тонкости выкладывать! И опять у меня возникает ощущение, что я уже бывал в Исаевке, давно знаю подвижного как ртуть, остроскулого человека с вузовским ромбиком на пиджаке, типичного сельского интеллигента наших дней, учителя, просветителя и партийного деятеля, и озорно подмигивающего ему седоватого голубоглазого крепыша, бессменно, с первой военной годины и до сих пор, стоящего в гвардейском ряду. Вспоминаю, как хорошо давеча сказал Иван Герасимович о том, что главная работа — с людьми, все остальное — от них. И, непроизвольно отнеся его слова к себе, к своей нынешней поездке, думаю о том, что вовремя рассказать, написать о таких людях — для каждого пишущего, чем бы он ни был занят, тоже — главная работа.
ТЕЛЕГРАММА
Эти заметки-воспоминания продиктованы острым и безнадежным протестом против того, что люди уходят. Да еще тогда, когда уходят влюбленные в жизнь, охочие до нее, наполненные первородной нутряной силой с таким избытком, что им, казалось бы, и износу быть не должно. Именно таким в моем представлении был, есть и будет Иван Петрович Шухов, — обойтись одним первым глаголом «был» не могу не только в силу все того же острого протеста, но и по реальности вещей: остались превосходные книги писателя, и, значит, он — есть и он — будет.
Оговорюсь, что мои заметки носят весьма локальный характер. Подробней, обстоятельней об Иване Петровиче напишут лучше и дольше знавшие его, ближе общавшиеся с ним, — в общую мозаику воспоминаний я добавлю лишь некоторые штрихи, детали. Тем посильно я выполню свой долг перед человеком, которому многим обязан.
В 1949 году в самом центре Акмолинска — нынешнего Целинограда — стояло одноэтажное деревянное здание редакции областной газеты «Акмолинская правда». В восьми небольших комнатах, а то и клетушках, предельно экономно обставленных, с певучими полами, бог весть каким образом размещались все редакционные службы: кабинеты редактора, заместителя, секретариат, четыре отдела, бухгалтерия и машинописное бюро. Мы, сотрудники, жили и работали дружно, весело, и прежде всего потому, что большинство из нас были молоды. Во всяком случае, наш пятидесятилетний редактор, Иван Тимофеевич Березовский, с седыми, коротко стриженными висками, горячими карими глазами и с его неуемной энергией, казался нам едва ли не стариком.
Ко мне, заведующему отделом культуры и писем, редактор относился благожелательно-иронически. С юности, а то и с детства подверженный страсти сочинительства, я считал главным в работе своего отдела литературные публикации. На каждой редакционной летучке, уместно и неуместно, навязывал, «толкал» в номер стихотворные подборки, литературные страницы, рецензии, и редактор, терпеливая душа, часто сдавался — печатал. Считаю нужным упомянуть, что страницы областной газеты были тогда для начинающих авторов едва ли не единственной отдушиной — возможностью опубликоваться. В ту пору на всю республику — на пятнадцать-шестнадцать областей — на русском языке выходил один тонкий двухмесячник «Казахстан». Ныне, когда забота о творческой молодежи стала партийным, государственным делом (со всякими семинарами, совещаниями, молодежными редакциями издательств, журналов, с «первой книгой в столице» и пр.), молодым литераторам полезно об этом знать…