— Где, в Чехословакии? — поразился Смолянинов, недоумевая, как он, четыре года в районе проработавший, не знал об этом.
— В ней, сынок, в ней, — покивали Мария Ивановна. — Нынешней осенью как раз десять лет будет… Ребятишки — следопыты, что ли, их? — разузнали все. Потом уж разрешение мне отхлопотали, билет дали. Съездила.
— И что? — Смолянинов нетерпеливо поддел пятерней черную прядь; заодно, волнуясь, крепенько потер лоб.
— Ну, как тебе на это ответить? Многие тысячи их там лежат. Так и прозывается — Красноармейское кладбище… Чисто, благолепно, цветы кругом. Ни пылинки, ни соринки… Встретили, обласкали всячески. По номеру в документе отыскали — камень-то этот серый, с его фамилией. А все одно, сказать тебе, — вроде на могилке и не была.
— Почему?
Сама будто недоумевая, Мария Ивановна пожала плечами, двумя пальцами разгладила по краям рта мелкие острые морщинки.
— Перво-наперво — больно далеко уж! Не сбегаешь, не завернешь, мимо-то идучи… Опять же — ненашенское все. Попечалиться как хочется — и то нельзя: все на людях, все под ручку. Стою у того камня — и сама будто окаменела, заместо того чтобы в ноги ему упасть: гляди, мол, Ванечка, какая я к тебе, к молоденькому, старенькая приехала! Гляди, какие наши дочки большие да пригожие стали! Младшенькую, Сашу, ты ведь недельку-то и потютюшкал, как я тебя проводила-отпустила. От грудного-то дитя — да на погибель!..
До этого ровный негромкий голос Марии Ивановны, на гребень давней неизбытой боли взлетев, зазвенел и осекся; она так и не заплакала, и только тяжело, густо покраснели ее крутые надбровные дуги, и стало видно, что брови у нее все-таки есть, остались — редкие белесые волосинки, поваленные от переносья к кискам, — гордые, видно, когда-то были эти брови!
И еще: трудно, медленно отходили стиснутые ноющие скулы у меня, да и у Смолянинова, наверное.
— У нас вон на усадьбе, у конторы, на тридцатую Победу памятник им поставили, — снова став негромкой, очень пожилой и безбровой, заговорила Мария Ивановна. — Все фамилии золотыми буковками написали…
Теперь покивал Смолянинов — памятник, который и я видел, поставили уже при нем.
— Вот будто и его тут могила, — досказала Мария Ивановна. — Сподручнее, рядышком. По-свойски — правильней того. Когда надо — постоишь. На праздник яичко положишь, пирожка покрошишь — пускай птахи божьи поклюют. По обычаю.
Взглянув на часы, Смолянинов рывком поднялся.
— Спасибо тебе, мать. За все спасибо. И прости, что от дела оторвал.
Держась за поясницу, поднялась и Мария Ивановна, ответно поклонилась.
— И тебе, Фед Федыч, на добром слове спасибо. А оторвал — сам же и подсобил.
— Тороплюсь, а то бы тебе всю делянку выкосил, — пожалел Смолянинов, не обратив внимания на то, что старушка точнехонько назвала его так же, как уважительно, не поминая фамилии, звали его по всему району: Фед Федыч.
У машины, не сговариваясь, мы оглянулись: в белом платочке, со спины — молодая, крепкая, женщина ровно, по-мужски широко взмахивала косой.
— Сначала в контору, — что-то надумав, сказал Смолянинов шоферу и, учуяв горький дымок моей папиросы, сам никогда не куривший, обернулся ко мне, попросил: — Дайте-ка и я одну спалю.
ВЛАДИМИРСКАЯ ВИШНЯ
На рынке появилась вишня; еще не та, которую в добрый урожайный год продают у нас ведрами, корзинами, а самая первая, по немыслимой цене: в граненых стаканах, пополам с воздухом, но зато с верхом — с обманным и зазывным «походом». Безрассудно пристроившись к коротенькой очереди, я машинально следил за порхающими над прилавком женскими лилово подкрашенными пальцами в кольцах, нетерпеливо представляя, предчувствуя, как упруго брызнет во рту острый, кисло-сладкий сок, вернув прокуренным зубам, нёбу и гортани мгновенное ощущение детской чистоты и свежести…
— Ты бы, девынька, хоть бога-то побоялась — по стольку брать, — сокрушенно попеняла мяконькая морщинистая старушка, бережно принимая крохотный газетный кулек и рассчитываясь. — Десять буханок хлеба купишь — за твой-то наперсток. Эка ведь!
— А вы не берите, никто не неволит, — певуче и снисходительно отозвалась-посоветовала продавщица. — Ждите, когда ее навалом будет — в нынешнее-то лето!
Нынешнее лето выдалось для ягоды неудобное, холодное и дождливое. Почуяв в неторопливом голосе хозяйки вишни не только довольные нотки, но вроде бы и скрытую насмешку, наша небольшая очередь приглушенно взроптала.