— А они, эти манекены, не тяжелее, чем настоящие? Можно было бы отличить…
— Нет, не тяжелее остальных. Думаю, очень многие люди исчезли таким образом.
— О! Боже, и они хотели сделать это с вами, когда вы были маленькой?
— Да, и спасла меня миссис Вандерпант, сказав, что я буду ее служанкой.
— Я не люблю этих людей, Элла.
— Я тоже. Мне так хотелось бы увидеть птицу!
— Почему же вы не пойдете к вольере?
— Это совсем другое. Я хочу увидеть птицу, сидящую на ветке, покрытой листьями.
— Элла, нам нужно встречаться почаще. Приходите сюда, чтобы поболтать. Я буду вам рассказывать о птицах, ветках и листьях.
1 мая. — Уже несколько ночей подряд магазин охвачен лихорадкой: шепотом говорят о большом собрании, которое будет иметь место у Блумингдэйла. Итак, сегодняшняя ночь — великая ночь.
— Все согласны? Мы отправляемся ровно в два часа.
Роскоу был назначен, или сам себя назначил, моим то ли гидом, то ли телохранителем.
— Роскоу, я еще желторотый. Я боюсь улиц.
— Глупости! Бояться нечего. Мы покинем магазин тайком в два или три часа, подождем на тротуаре, пока не подойдет такси, в которое мы и сядем. Вы никогда, в прежнее время, не выходили ночью из дома? Если да, то вы нас, несомненно, встречали.
— Бог мой, конечно, и я часто спрашивал себя, откуда вы появляетесь? А вы выходили из магазина Брасей! Но, Роскоу, у меня горит лоб. Мне трудно дышать. Я боюсь подхватить насморк.
— Тогда вам лучше остаться. Вся наша встреча будет испорчена, если случится злосчастное чихание.
Я рассчитывал на их неукоснительный и строгий этикет, основанный большей частью на боязни быть обнаруженными, и оказался прав. Вскоре все они исчезли, словно листья, унесенные ветром. Я немедленно переоделся во фланелевые брюки, элегантную спортивную рубашку, обул парусиновые туфли — последние новинки. Нашел тихое местечко, подальше от нескромных взглядов ночного сторожа. Там, в протянутой руке одного манекена, пристроил прекрасный папоротник, взятый в цветочном киоске. Его можно было принять за свежий весенний кустик. Ковер по цвету напоминал песок на берегу озера. Белая как снег скатерть, пирог украшен вишней. Осталось только представить озеро и найти Эллу.
— Бог мой, Чарльз, что это значит?
— Я поэт, Элла, а когда поэт встречает такую девушку, как вы, он тут же думает о загородном пикнике. Видите это дерево? Назовем его — наше дерево. Вот озеро — самое прелестное озеро, какое только можно вообразить. Вот трава, а вон цветы. А также птицы, Элла. Вы мне говорили, что любите птиц.
— О! Чарльз, вы чересчур любезны. У меня ощущение, что я слышу, как они поют.
— А вот наш завтрак. Но прежде ступайте за скалу посмотреть, что там есть.
Я услышал, как она вскрикнула от радости, увидев летнее платье, которое я приготовил для нее. Когда она вернулась, весна улыбалась ей, а озеро блестело ярче.
— Элла, давайте завтракать. Давайте развлекаться. Давайте купаться. Я стараюсь представить вас в одном из этих новых купальных костюмов.
— Чарльз, лучше сядем и поговорим.
Мы сели и принялись болтать. Время проходило как сон. Мы могли бы сидеть так часами, забыв обо всем, если бы не паук.
— Что вы делаете, Чарльз?
— Ничего, милая. Просто по вашему колену бежит гадкий паучок. Совершенно воображаемый, конечно, но этот вид самый опасный. Я пытаюсь поймать его.
— Нет, Чарльз, не надо этого. Уже поздно, ужасно поздно. Они вернутся с минуты на минуту. Мне нужно идти к себе.
Я проводил ее в подвал, где она жила в отделе хозяйственных товаров, и пожелал спокойного дня. Она подставила мне щеку для поцелуя. Это потрясло меня.
10 мая. — «Элла, я вас люблю».
Я сказал ей так, совсем просто. Мы встречались множество раз. В течение дня я грезил о ней. Я даже не вел мой дневник. Что касается стихов, то об этом не было и речи.
— Элла, я вас люблю. Пойдемте в салон для новобрачных. Не принимайте этот испуганный вид, милая. Если вы захотите, мы уйдем отсюда немедленно. Мы отправимся жить в маленький ресторанчик Центрального Парка. Там тысячи птиц.
— Я прошу вас, я прошу вас… не говорите об этом.
— Но я люблю вас всем сердцем.
— Не надо.
— Наоборот, думаю, что надо. Я не могу удержаться от этого. Но Элла, не любите ли вы кого-нибудь другого?
Она всплакнула.
— Да, Чарльз.
— Вы любите другого, Элла? Одного из них? Я полагал, что они все вас пугают. Это, вероятно, Роскоу. Он единственный, у кого еще сохранился человеческий облик. Мы говорим с ним об искусстве, литературе, вообще о жизни. Это он похитил ваше сердце?