No Copyright: Алексей Большаков, 2014
Часть 2. Смешное
ЗАЯВЛЕНИЕ
После воскресения, к сожалению, наступает понедельник, и Александр Григорьевич Рубаха с этим ничего поделать не мог. Превозмогая ужасный шум и грохот в голове, он потащился на работу.
Однако и водитель троллейбуса, в этот понедельник, видимо, также имел проблемы с мозгами - в результате несчастному Рубахе прищемило голову дверьми, нос его ещё больше покраснел, а правый глаз стал неприлично моргать.
В таком вот виде слесарь-сантехник переступил порог родного объединения, но, поругавшись с мнительной вахтёршей, смертельно захотел как можно быстрей вернуться домой, и потому поспешил не к унитазам, а в кабинет начальника.
Павловский был на месте.
-Чего тебе? - спросил он.
-Мне бы...домой. Виктор Николаевич, разрешите мне уйти сегодня с работы, - промолвил Рубаха, чувствуя усиливающуюся дрожь во всём теле.
Взглянув на подчинённого, Павловский подумал, что в таком состоянии тот способен лишь пугать впечатлительных работниц, и решил отпустить сантехника.
-Пиши заявление за свой счёт, - велел Павловский, - только побыстрей! Я уезжаю в министерство.
Писать Александр Григорьевич, конечно, умел, вот только сложно было справиться с ручкой, да ещё дальнозоркость усилилась, а проклятущие очки затерялись где-то в непроходимых лабиринтах его однокомнатной квартиры.
Но тут подошёл сияющий Саша Струнин, который был чрезвычайно рад видеть приятеля в таком вот виде. Хотя на работе Струнина сторонились, считая бездельником и пустозвоном, Рубаха совсем неплохо относился к весёлому электрику и попросил его:
-Сашенька, напиши мне заявление - денёк за свой счёт.
Струнин обрадовался ещё больше:
-Опохмеляться пойдёшь?
-Что делать, когда надо...Так напишешь, аль кого другого просить?
-Нет проблем! Прямо сейчас и напишу!
Ждать пришлось не очень долго. Ставший вдруг серьёзным Струнин вручил старательно написанный текст:
"Всевышнему Павловскому
от раба Божьего Рубахи
Заявление.
Христом Богом молю, не дай погибнуть! Разреши ты мне взять денёк на опохмелку.
Искренне твой раб
А.Г.Рубаха.
Сердечно поблагодарив, Александр Григорьевич направился к начальнику. Тот, не любил читать заявления подчинённых и подмахнул бумажку не глядя: "Разрешаю. Павловский". Велел отнести заявление нормировщице и отправляться домой спать.
Нормировщицей работала пенсионерка Мария Семёновна. Она была угрюмой и набожной, не любила пьяниц вообще, и особенно сантехника Рубаху, постоянно придиралась к нему и жаловалась на него даже самому директору предприятия.
Не здороваясь, Александр Григорьевич положил заявление на стол вредной нормировщице. При чтении волосы на голове Марии Семёновны зашевелились, она в изумлении раскрыла рот и покосилась на сантехника. Он усиленно подмигивал одним глазом.
-Денёк на опохмелку берёте? - не верила своим глазам нормировщица. Но Рубаха подтвердил:
-Хоть бы и на опохмелку. Раз Павловский разрешил - значит, можно.
-А как же Всевышний? Стыд надо иметь! Совсем обнаглели...
Не мог в такой напряжённый для здоровья день Александр Григорьевич выслушивать нотации и глупые проповеди, а потому поспешил удалиться.
Придя в себя, нормировщица пошла к начальнику отдела. Павловский успел уехать, однако нужно было разобраться с "нечистым" заявлением. Пришлось идти к директору объединения. Но разве может простая нормировщица прорваться к директору, да ещё в понедельник? Секретарша долго не могла понять, о какой рубахе идет речь, хорошо хоть предложили оставить служебную записку, в которой кратко изложить суть дела. Волнуясь, плохо соображая, Мария Семёновна написала, что не может оформить отгул товарищу Рубахе, так как заявление было подано им в грубой форме.
Павловский вернулся на работу в конце дня. Ему подали служебную записку Марии Семёновны, в углу которой быстрым почерком директора было накарябано:
"Тов. Павловскому.
Прошу разобрать жалобу т. Тарасовой".
Дело было ясное. Павловский знал, как относятся к Рубахе женщины отдела, а потому сразу же продиктовал приказ:
"За проявленную грубость объявить А.Г.Рубахе замечание".
Затем велел отнести нормировщице следующую записку:
"В расчетный отдел.
Прошу оформить отгул А.Г.Рубахе согласно поданному заявлению".
Когда в кабинет Павловского ворвалась Мария Семёновна в сопровождении начальника отдела кадров, Виктор Николаевич всё-таки был вынужден прочитать злополучное заявление. И тут его чуть было не хватил сердечный приступ.
Значит, правильно говорят: "Доверяй, но проверяй!" А иначе можешь преждевременно отправиться к Всевышнему.
Шедевр
Алексей Большаков
ШЕДЕВР.
В третьем часу ночи мой сладкий сон прервал грозный телефонный звонок.
-Лёха, приезжай ко мне сейчас же! - услышал я возбуждённый голос Шмакова Ильи, моего бывшего однокурсника по университету.
У меня замерло сердце:
-Что случилось?
-Я такую повесть написал, такую повесть! На уровне лучших мировых стандартов. Ты обязательно должен её услышать!
-Ночь же на дворе, - удивляясь невоспитанности приятеля, сказал я.
-А, всё равно! Такая повесть, такая повесть - закачаешься! Я немедленно должен её тебе читать.
Странное внимание к моей скромной персоне! Ведь я не был литературным критиком, да и Илья не относился к числу моих друзей. Хотя мы и проучились пару лет вместе, но наши отношения ограничивались лишь обычным обсуждением учебных дел, а когда на третьем курсе Шмакова отчислили из университета, мы и вовсе потеряли друг друга из вида. Только недавно я, возвращаясь с работы, в электричке столкнулся с Ильёй. Шмаков несказанно обрадовался. Мы разговорились, и он поведал мне о своём страстном желании стать великим писателем. Для этого он забросил все свои дела, снял комнату в Лахте, чтобы, отгородившись от городской суеты, с головой погрузиться в творчество.
Я поинтересовался, о чём он пишет. Илья затащил меня к себе и читал рассказ "Ужас", где он описывал ощущения человека, провалившегося в канализационный люк. Рассказ был весьма странным, показался мне каким-то бессмысленным, бесполезным, но было как-то нехорошо, нелюбезно критиковать, придираться к неокрепшему ещё творчеству, и я, боясь огорчить малознакомого, в сущности, человека, похвалил Илью.
Как мне рассказывали потом, Шмаков ко многим приставал со своим рассказом, приговаривая: "Вы знаете Лешу Большакова? Он работает в полиграфическом институте, прекрасно разбирается в литературе и оценил моё произведение по достоинству".
Он послал свой рассказ в солидный московский журнал, затем на какое-то время исчез опять, и вот этот ночной звонок, вовсе не обрадовавший меня.
-Ладно, приеду, - сказал я, повесил трубку и тут же уснул.
Мой сон был крепким, но не долгим: примерно через час звонок повторился:
-Ну, почему ты до сих пор не у меня?! Сколько можно ждать?
Трясясь в первой полупустой электричке, я уныло глядел в окно на мокрые после дождя деревья и удивлялся причудам Ильи, но всё же поспешность, с которой он требовал встречи, не могла не интриговать, его настойчивость читать повесть именно мне льстила моему самолюбию. Я отряхнулся ото сна и приехал в Лахту, готовый с головой окунуться в творчество поджидавшего меня приятеля.