— Ну так сотвори свою собственную историю, — предложил Фабель. — Измени ход событий. Сегодня история не повторится. Сегодня никто не умрет.
Рыжий Франц улыбнулся. И улыбка была такая же ясная, жестокая и холодная, как нож в его руке.
— Да ну? Это мы сейчас посмотрим, герр гаупткомиссар.
Клинок сверкнул, нацелившись в горло стоявшему на коленях мужчине.
Раздался крик. Грянул выстрел.
ГЛАВА 2
День весеннего равноденствия, 324 год: за тысячу шестьсот восемьдесят один год до первого убийства
Буртангское болото, Восточная Фризия
Бледное безоблачное небо равнодушно взирало на ровное плоское болото.
Он шагал гордо и с достоинством. Нагота его не смущала и не унижала: воздух и солнце, ласкающие кожу, служили ему царским одеянием. Густые свежевымытые и надушенные волосы сверкали золотом в ярком свете дня. Вдоль положенного на вязкую почву деревянного настила, по которому он шел, стояли люди, которых он знал всю свою жизнь, и радостно приветствовали процессию.
Его сопровождала свита: жрец, вождь, жрица и почетная стража. И всю дорогу его осыпали словами хвалы. Тут были и женщины, ставшие его женами в предыдущие дни. Некоторые из них благородного происхождения. Как и он теперь. Его низкое происхождение забыто и не имеет более никакого значения. Этот день, это действо возносило его выше вождя или короля. Он был почти Богом.
А когда он прошел, все запели. Люди пели о начале и конце, о возрождении, о солнце и луне и о смене времен года. О великом таинственном цикле. И возрождение, о котором они пели, было его собственным грядущим возрождением. Блистательным возрождением. Он возродится снова для лучшей, возвышенной жизни.
Он и его свита приблизились к концу деревянного настила — тут были сложены ветки орешника, которыми покроют его, а затем прижмут камнями, чтобы он не восстал, прежде чем придет его время.
Они достигли конца настила, и перед ними открылась гладкая черная поверхность заводи, в которой отражалось ясное небо.
Миг настал.
Он почувствовал, как сильнее забилось сердце. Шагнув с деревянного настила, вдруг необычайно ясно ощутил все, что его окружало, — влажную мягкую почву и жесткую болотную траву под босыми ногами, воздух и солнце на коже, сильные руки почетной стражи, когда его крепко схватили за плечи. Все вместе трое мужчин шагнули вперед, в заводь. Они погрузились по пояс, и он ощутил, как холодная вода щекочет его обнаженные ноги и гениталии.
Он тяжело задышал, а сердце забилось еще отчаяннее, словно в предчувствии близкой смерти. Он должен верить. Усилием воли он и заставлял себя верить. Это был единственный способ совладать с паникой, которая, казалась, неслась за ним следом по деревянному настилу.
Жрица скинула платье и обнаженной ступила в заводь. Ритуальный нож она крепко сжимала в кулаке. Клинок сверкал на ярком дневном свете. Такой маленький ножик… Он был воином и никак не мог увязать эту вот игрушку с окончанием своей жизни. Жрица встала перед ним, и вода, казавшаяся черной на фоне белой кожи, скрыла ее до пояса. Она подняла руку и с ритуальными словами возложила ладонь ему на лоб. Он поддался, как и было положено, мягкому давлению ее руки и лег на воду. Голова медленно погрузилась, и между его лицом и светом дня образовалась мутная, окрашенная торфом водяная завеса.
Двое стражников по-прежнему крепко держали его за плечи, и он ощутил давление еще чьих-то рук на тело и на ноги. Глаза его между тем оставались открытыми. Вокруг него кружились темные и густые болотные воды с примесью земли. Его золотая грива вздымалась и колыхалась, мутная вода приглушила сияние волос.
Он задержал дыхание. Он знал, что не должен этого делать, но инстинкт приказывал удерживать воздух в легких, бороться за жизнь. Затем легкие начали словно разрываться от недостатка кислорода, и тут он в первый раз попытался оттолкнуть руку жрицы. Она легонько надавила снова, и хватка чужих рук стала крепче. Он почувствовал, что его погружают еще глубже, и вот уже спину оцарапали затонувшие папоротники и камни на дне.
Паника, приближение которой он ощущал все это время, теперь догнала его с воплем, что не будет никакого возрождения, не будет никакого нового начала. Будет только смерть. И пришел его черед завопить, и его крик вырвался огромной гроздью пузырей, помчавшихся сквозь муть воды вверх, к свету, которого он больше никогда не увидит. Холодная противная жижа хлынула в рот и в горло. У нее был привкус земли и червей, корней и гниющей зелени. Вкус смерти. Вода хлынула в протестующие легкие. Он судорожно забился, но теперь еще больше рук удерживало его, придавливая книзу и обрекая на смерть.