К подъезду подрулил давешний лимузин, и она, стуча каблуками, спустилась, как важная дама. Жаль, жаль, что Дэна нет, что мало соседей видят ее первые шаги к славе!
***
Автомобиль домчал ее до отеля, в котором расположилась знаменитость. Предупредительный "манекен" открыл перед ней дверцу машины, и Марьяна постаралась выбраться как можно грациознее, как будто уже начала позировать художнику.
Отдельный номер отеля приспособили под студию. Посреди комнаты уже стоял мольберт с холстом, рядом на столике расположили кисти и тряпки, банки-склянки и резко пахнущие краски. Полупрозрачный тюль и тяжелые лимонные портьеры задавали тон в интерьере, а мебели в комнате почти не было, только древний стул, диван и сервировочный столик. Ожидая маэстро, Марьяна присела на диван и взяла из вазы красивое яблоко, но оно оказалось восковым. Пришлось пристроить его обратно.
Солнечный свет заливал комнату. Маэстро все не шел. Марьяна скинула туфли, подобрала под себя ноги и прикрыла глаза: действие снотворного еще не закончилось, а тут было так душно. Когда она подняла веки, кажется, через мгновение, у мольберта уже стоял сутулый деловитый Дитрих с кистью в руке, а рядом с ним приплясывал помощник, который что-то шептал ему на ухо. Оба не сводили глаз с гостьи, и ей не понравились их лица.
- Простите, - сказала она, и голос ее спросонья был густым и низким. - Неужели я... задремала?
- Драгоценная Марьяна, - засуетился "манекен", - ничего страшного. Дитрих прикидывал, как бы лучше вас усадить, он еще не начал работу. Вы наверняка очень устали вчера, разволновались. И он взволнован тоже, тоже возбужден!
- Марго, - подтвердил Дитрих с тоской.
- Когда вы кемарите, вы так похожи на Марго, - "перевел" помощник. - О, это будет сенсация! Ровно пятьдесят лет разницы между портретами! Аукционисты сойдут с ума!
Марьяна не сдержала улыбки.
- Вы навсегда останетесь столь же юной и прекрасной, пройдут века, а люди будут любоваться вами, влюбляться в вас! На картине вы будете жить вечно!
- Но что мне делать? - спросила она у художника. - Может, как-то сесть, встать... Вы хотите сделать эскизы?
- Прилягте, - сказал помощник. Они вновь переглянулись с Дитрихом, и тот кивнул. - Прилягте, это будет как серия. Ваша уважаемая бабушка на том полотне сидит, закрыв глаза, а вы тут как будто отдыхаете... Я вижу, вам хочется... Это так эротично, но невинно, это сведет с ума галеристов.
Поколебавшись, Марьяна уступила. Ей и в самом деле жутко хотелось спать.
***
...Проснулась она разбитой, как будто спала на куче камней. Она не знала, сколько прошло времени, но солнца за окном уже не было. Марлен все еще вдохновенно бил кистью по холсту.
- Умоляю, не меняйте позу, - встрял помощник. - Вижу, вам хочется. Не надо. И не вставайте, пожалуйста, драгоценная Марьяна, на этом этапе это совершенно загубит замысел. Прикройте глазки.
У нее запиликал мобильник. Сумку она оставила на стуле неподалеку, но дотянуться не могла, раз ей запретили шевелиться, а помогать ей никто не собирался. Названивает Дэн, конечно, кто же еще. Телефон трезвонил, замолкал и начинал трезвонить снова. Маэстро ушел в свою работу, а "манекен" не шевелился: как видно, он делал только то, за что ему платят. Ну ничего, она перезвонит потом.
Скоро мобильный ожил уже у помощника маэстро. Тот вытащил серебристый аппарат из кармана, озабоченно буркнул и протянул телефон маэстро. Тот отмахнулся, но "манекен" наседал. Он заголосил на неизвестном языке, жестикулируя, как итальянец, и делая страшные глаза. Он бегал к окну и обратно, указывая на невидимые дали, и возвращался обратно, тыча в пятна краски на палитре. Он даже подхватил одну из тонких кистей и провел загадочные зигзаги в воздухе, призывая художника к чему-то. И маэстро сдался. Он бросил кисть и, не оборачиваясь, размашистым шагом покинул студию.
- Драгоценная Марьяна! - возопил его помощник. - Простите великодушно, совершенно непредвиденные осложнения. Это не займет долго, пожалуйста, оставайтесь в своей позе!
Он тоже выскочил за дверь.
"Они оба иностранцы", - подумала Марьяна лениво. Ей и не хотелось шевелиться. Но любопытство подталкивало встать и хоть одним глазком взглянуть на то, что получается на холсте. Вдруг Марлен слишком стар для того, чтобы хоть что-то начало вырисовываться?
Она поднялась с трудом: отлежала все, что можно и нельзя. Дохромала до мольберта.