— Я остановился, чтобы отлить. Короче, вылез, ну и Кузя за мной. Он у меня вообще-то пёс послушный, спокойный, а тут как с ума сошёл. Рванул к лесу и лает, воет. Я зову, он не идёт. Слышу, заливается где-то совсем близко. Хорошо, у меня фонарик есть в машине. Короче, я пошёл за Кузей, а грязно ещё, блин, прошлогодний снег, слякоть. Я поскользнулся и упал прямо на неё, представляете! Даже не понимаю, как у меня разрыв сердца не случился. А Кузя мой, дурья башка, главное дело, её вообще не унюхал. На ворону лаял. Охотник, блин!
Он говорил тихо, медленно. Подружка его, наоборот, билась в истерике. Они возвращались из гостей, с подмосковной дачи. У них было отличное настроение. В машине играла музыка. И вот, приспичило остановиться.
Девушку трясло. Когда приехала группа, она кричала, рыдала, потом сидела в фургоне «скорой» и тихо, монотонно повторяла:
— Ой, мамочки, ой, мамочки!
Ей дали успокоительное.
Что касается Кузи, он как будто пытался осмыслить происшедшее. Стоял рядом с хозяином, понурый, задумчивый, только иногда вздыхал и помахивал хвостом. У следователя Соловьёва был точно такой же пёс, тёмно-шоколадный американский водяной спаниель Ганя. Гладкая морда, длинные лохматые уши. Завитки шерсти похожи на дикую причёску «дреды», когда волосы пропитывают каким-то липким раствором и скатывают в косицы-шнурки. Именно такие косицы разметались по ледяной прошлогодней траве вокруг головы убитой девочки.
— Нет, я ничего не трогал, конечно, сразу позвонил «02». Но я на неё свалился в темноте. Не знаю, может, какие-то следы испортил. — Свидетель закурил очередную сигарету. — Блин, она же совсем кроха, ребёнок, лет двенадцать, не больше! Она мне теперь будет сниться всю жизнь.
Соловьёв машинально поглаживал тёплую собачью голову, и от этого становилось немного легче.
За семнадцать лет работы старшему следователю ГУВД Дмитрию Владимировичу Соловьёву всего четыре раза приходилось выезжать на детские трупы. Это был пятый. Место происшествия — опушка леса, примыкающая к Пятницкому шоссе, в двадцати километрах от МКАД. Убитая — девочка двенадцати-четырнадцати лет. Рост около ста пятидесяти пяти сантиметров, вес примерно сорок килограмм. Волосы тёмные, длинные. Тело обнажено. Одежда — джинсы, сапожки, свитер, куртка, — все раскидано вокруг, в радиусе двух метров. Предположительная причина смерти — механическая асфиксия, удушение руками. При первоначальном осмотре, кроме следов удушения на шее, никаких иных видимых повреждений не обнаружено.
— Но, знаете, поза у неё была какая-то другая. Кажется, она сидела, прислонившись к стволу. Упала, когда я на неё налетел. Не понимаю, как у меня сердце не лопнуло. Под руками что-то ледяное, скользкое и — представляете — подвижное. В первый момент мне даже показалось, что она живая. Запах странный, сладкий. Конфеты или жвачка, что-то в этом роде. — Парень сморщился и посмотрел на свои ладони.
— Масло, — подсказала его подруга. — Косметическое масло. У тебя до сих пор руки пахнут, и на свитере жирные пятна.
Девушка подошла незаметно и встала рядом. Она почти успокоилась, только дрожала от холода.
— Почему вы так думаете? — спросил Соловьёв.
— Тут думать нечего. — Девушка закурила. — Это очевидно. Маньяк, он и есть маньяк. Они всегда сочиняют что-нибудь оригинальное. Для них убийство это перформанс. Творческий акт. Произведение искусства, блин. А что, у вас есть другие версии?
Соловьёв молча пожал плечами, перепрыгнул канаву, поднырнул под ленту ограждения. Свидетели остались стоять на обочине.
— Вот хрен они его поймают. Кстати, сейчас полнолуние. На маньяков луна действует очень сильно.
— А ты откуда знаешь?
— Книжки читаю.
Соловьёв оглянулся. Свидетели стояли, обнявшись, и смотрели, как выплывает из-за тучи бледный, идеально круглый лунный диск.
— Здесь все кусты и ветки поломаны, — тихо заметил эксперт, — как будто ураган прошёл.
Фонарный луч медленно полз по кругу.
— В такой темноте бесполезно, — сказал старший лейтенант Антон Горбунов, — надо ждать рассвета.
Соловьёв ничего не ответил. Луч упёрся в тонкий ствол молодой берёзы. Дерево покосилось, как будто его правда трепал ураган, пытаясь вырвать из земли с корнем. Соловьёв вернулся к телу.
Сладкий запах ударил в ноздри. Действительно, похоже на карамель или жвачку. Надо было вылить всю бутылку, чтобы так пахло. Пустая пластиковая бутылка валялась тут же. На этикетке улыбался младенец, завёрнутый в розовое полотенце. «Беби дрим». Масло после купания. Пятьсот миллилитров. Такие продаются во всех аптеках. Соловьёв заметил, что крышка на месте, завинчена, и подумал, что отпечатки скорее всего стёрты. Убийца аккуратист.
Луч скользнул по руке с ярко накрашенными короткими ногтями.
— Училась, — пробормотал Соловьёв, — наверное, хорошо училась.
— Почему вы так думаете? — удивился эксперт.
— Характерное утолщение на верхней фаланге среднего пальца. Такая мозоль бывает у тех, кто много пишет от руки.
«Вот тебе и первое различие, — подумал Соловьёв, — у тех троих подростков пальчики были ровные, без всяких утолщений. Им не приходилось писать от руки. Они нигде не учились, иначе их бы обязательно кто-нибудь опознал».
— Стоп, а это что тут у нас? — Соловьёв осторожно отогнул пучок сухой прошлогодней травы.
«А вот и второе различие. Впрочем, это может оказаться случайностью. Не стоит пока делать никаких выводов».
— О боже, — выдохнул эксперт и подцепил пинцетом голубую прозрачную соску-пустышку.
На секунду все замолчали. Стало тихо, и от тишины как-то особенно холодно. Руки в резиновых перчатках заледенели. Соловьёву показалось, что где-то далеко щебечет одинокая птица. Не могло быть никаких птиц, кроме ворон, сейчас в этом лесу, в начале апреля, в заморозки. Однако щебет не умолкал. Дмитрий Владимирович медленно пошёл на звук, прощупывая фонарным лучом каждый сантиметр.
Звонил мобильный телефон. Он валялся под деревом, симпатичный, ярко-розовый, с брелком — золотой туфелькой.
«Третье различие. Но всё-таки почерк поразительно похож. Неужели опять он?»
Соловьёв осторожно поднял телефон, нажал кнопку.
— Алло! Женя! Где ты? Алло! Что молчишь? Женя, доченька…
Хриплый женский голос шарахнул Соловьёву в ухо из маленькой трубки, как пулемётная очередь. Телефон пискнул и замолчал. Батарейка села.
Странник вернулся из царства света, где всё ясно, в реальность, в вечную ночь, где ни черта не разберёшь. Ему не хотелось возвращаться, но его выкинула наружу неведомая мощная волна, с которой не поспоришь. В царстве света он был спокойным и сильным. Он выполнил святую миссию. Спас ангела. Что же теперь?
Он смутно помнил, как мотался по ночному городу, каким образом попал сюда, где оставил машину. Он огляделся и увидел все словно в первый раз. Ночь. Центр Москвы. Река. Мост. Тёмные громады домов. Маслянистые разводы фонарного света, багровые, синие, жёлтые отблески рекламы.
Пусто и страшно в этом городе, переполненном жизнью, копошением плоти, под землёй, над землёй, в глубинах метрополитена, на верхних этажах высотных зданий. Наркотики, проституция, тупая борьба за существование, деловитое утоление грязных страстей. Торжество зла, запечатлённое миллионами телеэкранов, компьютерных мониторов, газетных страниц.
Конец света уже наступил, но никто этого не заметил, потому что некому замечать. Мир населён гоминидами, мутантами, демонами в человеческом обличий. По сути, это животные, обезьяны. Но выглядят как люди. Разница в том, что у человека есть душа, а у обезьяны нет. Гоминид — плотоядная гадина, коварная, агрессивная, готовая на все ради лишнего куска мяса. Но если бы они питались только мясом! Нет. Им этого мало. Как всякое исчадье ада, они пожирают души.
Миф о животном происхождении человека связан именно с гоминидами. Корни у них и гомо сапиенс совершенно разные. Человекоподобные существа — творение дьявола. Плагиат. Они появились одновременно с людьми, как дьявольская альтернатива человеку разумному и духовному.