Сколько раз она была Алеком в своих кошмарах, сколько раз — но никогда она не чувствовала так. И никогда не оказывалась в реальности в настолько похожем на собственный сон месте.
Стана вытерла глаза, шмыгнула носом и встала. Надо было хоть умыться что ли. Она открыла дверь и выглянула в коридор вагона, точь-в-точь такой же, как и во сне, только никакие двери не подсвечивал зеленоватый свет, да и там у окон никого не было — а тут, прижав к стеклу ладонь, стояла врач из медблока. Алла, кажется?
На шум она обернулась и улыбнулась ей, как давней знакомой.
— Доброй ночи, — смущенно шепнула Стана, отвечая улыбкой на улыбку.
Алла кивнула:
— Не спится?
— Да, я, собственно… — она смешалась, и врач улыбнулась шире, делая приглашающий жест рукой.
Стана прошлепала мимо нее в сторону туалета, чувствуя себя, как в том сне. Тот же коридор, тот же шелест ковра под ногами. У ее отражения в окне были такие же черные провалы вместо глаз, а дверь — не подсвеченная, но все та же, — с каждым шагом становилась ближе.
С сухим щелчком открылась другая, в конце вагона, и она вздрогнула, глядя на идущую ей навстречу Алину. Чуть растрепанная после сна косичка покачивалась в такт ее шагам, напоминая змею, а взгляд раскосых, не скрытых очками зеленых глаз, завораживал. Стана замерла, пропуская улыбнувшуюся подругу мимо себя, потом на миг зажмурилась и пошла дальше, слыша еле различимый шепот за спиной — кажется Алина о чем-то говорила с Аллой.
Зеркало над умывальником отразило ее, такую же как с утра, но мечущиеся тени то и дело окрашивали волосы темным, меняли черты лица, и ей казалось, что она все еще спит, что она та девушка из сна, и откуда-то из глубин души поднималась та самая, отчаянная, не имеющая формы боль.
Она поплескала в лицо ледяной водой, вытерлась и вернулась в купе, кивнув Алле, как старой знакомой. Та странно сощурилась, но ничего не сказала, а Стане было все равно. Она легла обратно; подушка успела высохнуть, стук колес убаюкивал, и Стана как-то невозможно быстро провалилась в сон, успев только заметить, что Алина лежит на животе и смотрит в окно широко раскрытыми и странно пустыми глазами.
Почему-то Стане подумалось, что ей больно и что ее боль тоже не имеет формы.
***
Утром ничего уже не напоминало Стане о прошлой ночи. Кошмар забылся, поблек, стерся в памяти, надежно укрывшись обрывками вполне обычных снов, в которых она куда-то бежала, зачем-то ловила птиц и искала скрытую в книгах истину. Истина в форме бабочки улетела, заливисто хохоча, прежде чем Стана успела ее поймать, но напоследок осыпала ее ворохом мелких блесток, которые кружились, увлекали за собой, и она танцевала в них, смеясь, пока не проснулась.
Южное солнце за окном было невозможно ярким, Стана умылась, прихватила два стаканчика с растворимой гадостью, по недоразумению носящей гордое имя «кофе» и вернулась в купе. Алина уже тоже встала и даже собралась, зевала только и вертела в пальцах зажигалку, то и дело моргая и поправляя очки.
— Держи, чай кончился.
Алина улыбнулась в ответ, отпила и закашлялась.
— Боже, что за дерьмо?!
— Зато действительно бодрит, — засмеялась Стана, подруга скривилась. — Почти приехали.
— Ага. Красиво тут, — она смотрела в окно, чуть склонив голову на бок. — И небо такое…
— Яркое, — Стана договорила за нее и чуть печально улыбнулась. — Интересно, во время войны здесь тоже так было?
— Нет, — засмеялась Алина. — Ну, то есть, очень вряд ли. Говорят, тогда везде было некрасиво и серо. Можно спросить профессора, кстати.
Стана кивнула и начала складывать вещи, пристроив недопитую жижу на столике. Подруга же продолжила невозмутимо прихлебывать эту гадость, продолжая смотреть в окно, пока не скрипнула дверь, а в проем не просунулось насмешливое лицо Альки, который одним взглядом оценил их степень готовности и стал помогать Стане собираться. Алина похихикала и сбежала курить, вместе с вещами и жижей, причем прихватила обе порции. Впрочем, за избавление от этой отравы Стана ей была скорее благодарна.
Когда они закончили и вышли в коридор, Алина уже стояла там, о чем-то беседуя с Ли и Алексом, но она даже прислушаться не успела: Скай и Алла громогласно торопили остальных. Из поезда они практически эвакуировались; по дороге к части Скай терпеливо рассказывал все правила безопасности и показательно игнорировал шуточки на тему «все ли болтающееся отрежут невнимательным товарищам на летном поле». Стана с интересом вертела головой, пытаясь заглянуть во все окна сразу, и периодически останавливалась взглядом на Альке и Алине, которые буквально прилипли к своему окну и вглядывались в него с каким-то странным выражением лица. Она никак не могла понять, что это — надежда? Печаль?
Пока она раздумывала, пришло время выбираться. Скай уверенно вел их вперед: прямо, налево, два пролета наверх и третья дверь прямо по коридору. Когда они шагнули в квадратную комнату без окон с двумя диванами, парой кресел и столиком между ними, он почему-то засмеялся, тихо, но как-то по-настоящему, и чуть слышно прошептал:
— Наконец-то дома.
А Стане вдруг снова стало очень больно.
========== Акт седьмой — Quis custodiet ipsos custodes? (Кто устережёт самих сторожей?) ==========
Итак, жизнь продолжается. Она может показаться страшной или прекрасной в зависимости от того, как на нее смотреть.
(Эрих Мария Ремарк, «Тени в раю»)
Блэк смотрел, а он не отводил взгляда. Темные глаза насмешливо щурились, да и поза не соответствовала положению: несмотря на скованные руки, Ден сидел свободно, откинувшись на спинку стула. Расправленные плечи выглядели не напряженно — расслаблено. Он улыбался уголком губ и смотрел в ответ, Кириллу чудился вызов в этом взгляде. А может, не чудился. Может, был.
— Не планируешь отвечать? — холодно осведомился он.
— Не знаю. Не слышал вопросов, — пожал плечами сумасшедший мод.
Звонко зазвенели по металлической поверхности стола цепи, Кирилл скривился от громкого звука и отошел к дальней стене.
— Ты сказал ей, что он был сломанным. Что ты сказал ей после?
— Не помню, — Ден широко улыбнулся.
Кирилл отвернулся и выругался сквозь зубы. Позиция была простой и удобной, не проясняла только ни на йоту. Что этот мудак сказал Стане тогда, на том свидании. Он видел на записи — шевелящиеся губы, ее меняющееся лицо. Их остановили моментально, Стану вытащили из комнаты, ему не дали продолжать, но клятый мод упрямо молчал о содержании собственных слов.
— Простой вопрос, Денис. Простой вопрос, простой ответ, и мы закончим. Что ты ей сказал? Можно не дословно.
— Я. Не. Помню.
Блэк вздохнул. Этот допрос выматывал, выматывал как ничто иное. Ден не шел на контакт, черт знает, почему. Возможно, ему не нравились те, кто остался на свободе. А может, правы были психологи, и десантник не уважал штабных крыс. Не исключено и что он сам, Кирилл, был прав — и чертовому другу Алека не нравился именно он. Кир хорошо помнил, как набросился на него этот психованный после конца войны уже, еще в части. Помнил холодный взгляд и жесткие, жестокие удары. Он пытался закрываться, не помогало. Ден хорошо знал, куда и как надо бить. Когда он закончил и стоял, стирая с рук кровь, Блэк спросил, прохрипел: «За что?»
Десантник в ответ только скривился и сплюнул. Не стал отвечать, но Кир и так знал ответ. И за что, и за кого. Жаль, сейчас не знал.
— Денис, — он прошелся по комнате и наконец сел напротив, — ты модификант. Военный модификант, без ограничений. Ты не употреблял средств, останавливающих процесс, к тебе не применяли никаких лекарств, седативов в течение последних нескольких лет. Ты, мать твою, — голос взлетел и сорвался, — ты помнишь каждый день, каждый миг, каждую сраную секунду своей жизни. Хватит пиздеть, Ден. Что. Ты. Ей. Сказал?