— Он ведь пережил тот год, профессор, разве не так? — такой неживой голос, такой… модифицированный. — Зачем живому могила?
Скай промолчал. Стана услышала тихий и долгий вздох Алины, повернулась к ней, но подруга продолжала стоять со своим ничего не выражающим лицом и разглядывать гранитную плиту.
— Да что за хрень?! — крикнул Алька снова, только теперь в его голосе были эмоции, было отчаяние и злость, почти ярость.
Алина пошла к нему, улыбаясь, положила на плечо узкую ладонь, почти обняла, привлекая к себе и заставляя наклониться. Она по-прежнему не была классически красивой, ее милая стопроцентно человеческая подруга, но Стана отчего-то подумала, что они с Алькой хорошо смотрятся вместе.
От этой мысли стало почти больно.
***
Ленька смотрел исподлобья, прищурившись, а Кирилла передергивало — от этого взгляда, от выражения лица, от холодной полуулыбки, в которой он видел отражение совсем другого лица. Совсем другого человека. Нечеловека. На миг показалось, что в глубине прозрачных глаз мелькнули красные искры; Кирилл отшатнулся, но взял себя в руки и почти спокойно отошел к стене.
— Расскажи еще раз, — медленно проговорил он, не отводя взгляда.
Ленька пожал плечами, ну, насколько позволяли наручники и ремни. Наверное, они давили, наверное, это было почти больно, но так — Кирилл почти его не боялся. Почти. На что способен модификант столько проживший? На что способен тот, в ком ничего от человека не осталось?
Он очень хорошо помнил, как Алек походя ломал металлические оковы и рвал кожу, как бумагу, не будучи в сознании даже. Что он может сделать сейчас?
— Ты. Позвал. Меня.
Тихий голос, похожий на шелест. То, что Ленька говорил, было очень похоже на правду. Это и было правдой, в какой-то степени, оставался лишь один открытый вопрос — кого он позвал?
— До этого, Леонид.
Тот вздохнул, сжал кулаки.
— Кирилл, — еще один вздох. — Кирилл, ты ебанулся?
Последнюю фразу он произнес почти нормально, почти как раньше, когда они всем курсом шли кушать водку после учений или сбегали в город из учебки, к «вину и женщинам», как смеясь шутил Алекс, Алый. Настоящий Алый, а не та блядская тварь, которая родилась год спустя после его смерти и смотрела на мир равнодушными, нечеловеческими стальными глазами.
Не та тварь, которая умела только убивать и разрушать.
Впрочем, за грязь, которую Алек творил на войне, Кир был ему почти благодарен. Но война закончилась, закончилась бесконечно давно. И этой твари стоило бы это понять. Без подсказок.
— Леонид… — скрипнула дверь, пропуская к ним высокого и худощавого мужчину в белом халате с аккуратным и блестящим чемоданчиком в руках. — Мы продолжим позже, Леонид, — закончил он и сбежал, не желая смотреть.
Врач закончил неожиданно быстро, он не успел допить кофе, когда тот же мужчина, вежливо постучавшись и дождавшись позволения войти, передал ему результаты анализов, кивнул в знак прощания и вышел, чтобы вернуться в свой НИИ. Все бывшие сотрудники Алека — даже Алла — казались Кириллу предельно странными и непонятными. Но они были полезны, этого не отнять. Их — это расстраивало и одновременно вызывало гордость за страну — было невозможно заменить. Вне конкуренции.
Но очень, очень странные.
Он одним глотком опустошил чашку и пошел обратно в камеру, на ходу изучая бумаги. Результаты были ожидаемые так-то, 99,9%, привычно округленные до ста. Киборг, робот, андроид — они разные названия пытались предлагать. Ни одно не прижилось, к сожалению, моды, с легкой руки военных журналистов, оставались модами. Несмотря ни на что, невзирая на все их старания. Что нечеловеческие твари времен войны, в которых ничего естественного не осталось, что люди, прошедшие вторую волну. Всех под одну гребенку. Все моды.
Хотя прошедших вторую волну он вообще не понимал.
Ленька сидел на том же стуле, в той же позе, только один рукав теперь был закатан и по руке тянулась темно-красная полоса — кровь остановилась ни сразу, а прижать прокол не позволили наручники.
— Что происходит, Блэк? — спросил он сразу, как Кирилл пересек порог.
— Проверяю одну теорию. Стопроцентный модификант. — протянул он задумчиво. — Как ощущения?
Ленька — или Алек? — дернул плечом и не ответил. Кирилл смотрел на него, внимательно, вглядываясь в мельчайшую мимику, силясь разглядеть хоть какие-то эмоции. Но лицо, это идеальное, совершенное лицо, было абсолютно пустым.
— Соскучился по мне, Алек? — наконец спросил он.
Тишина была густой и тяжелой, почти ощутимо. Киру казалось, что Ленька с трудом, продираясь сквозь эту тяжесть, медленно поворачивает голову, поднимает ее. Шире открываются глаза, расширяются точки зрачков. Это длилось и длилось, как в замедленной съемке, а потом чужие губы разъехались в совершенно безумной улыбке, и Ленька дико, громко, искренне засмеялся.
========== Акт девятый — Altera pars (Другая сторона) ==========
Мы все одержимы.
(Чак Паланик, «Колыбельная»)
— Он не ответил, — было первым, что сказал ей Алька на следующее утро.
Едва проснувшаяся, она растерянно захлопала глазами, заливая в себя первую — не последнюю — порцию кофе, пытаясь включить еще не работающую голову. Мысли ворочались тяжело и медленно, еле-еле. Стана с трудом осознала, что друг имеет в виду Ская, с еще большим трудом вспомнила вопрос. Алина сообразила много раньше, надо признать.
— Слушай, ну успокойся ты уже, — как-то устало и обреченно сказала она, похоже разговор начался задолго до прихода Станы и ходил по кругу. — Это была война, это было давно. Может, он не помнит, может не хочет вспоминать.
— А может, не хочет рассказывать.
— И это его право, — Алина пожала плечами, допивая одним глотком. — Короче, забей, честное слово. Пойдем, погуляем лучше, свободный день.
Алька скривился, утыкаясь в тарелку, по которой уже минут десять гонял последний кусок серого и абсолютно неаппетитного, на взгляд Станы, омлета. Вздохнул.
— Ну, пойдем. Бесит, не знаю, почему так.
Подруга усмехнулась, поднимаясь со стула, и растрепала ему волосы.
— Доедайте, я пойду покурю пока.
Они с Алькой синхронно кивнули и взялись за кружки. Засмеялись от этого тоже синхронно и не сговариваясь. Друг, как будто, наконец, довыговорился, за неимением лучшего слова. Он снова улыбался Стане: пусть эта улыбка и была бледной тенью, но все же — какой прогресс по сравнению с зверским и мрачным выражением лица, когда она только пришла на завтрак. Стана улыбнулась, сделала еще глоток и принялась за свой салат.
Конечно же, он закончил раньше и сидел, ждал ее, приканчивая очередную порцию кофе, а она старалась торопиться, но ничего путного не получалось: только чашку раза три чуть не опрокинула. Впрочем, сама дура. Он же ничего не говорил, не вздыхал нетерпеливо даже, просто сидел и ждал. Стана доела, отнесла посуду, заодно прихватив Алькину кружку и почти побежала к дверям, где он стоял теперь, лениво следя за ней чуть расфокусированным взглядом. Алька предложил ей руку, она радостно сжала протянутую ладонь и практически потащила его за собой, к выходу, где их обоих ждала Алина и вызывающий у Станы странные приступы ностальгической грусти запах дыма.
Территория части была большой, они обошли все, что углядели: обновленные и облупившиеся, еще не охваченные ремонтом, ангары, кромку леса, не сворачивая вглубь, по негласному соглашению избегая того, что видели вчера — и вернулись к комплексу зданий. Коридоры так же хрустко пахли новизной, друзья лениво скользили взглядами по стенам, а Стана вертела головой, стараясь запомнить, впитать все-все. Очередной поворот и очередная дверь привели их в комнату, больше похожую на склад антиквариата. Хотя, нет, поправила себя она, антиквариат — это все же что-то более древнее, красивое, редкое. А тут была скорее свалка старой мебели и вещей, никому не нужных теперь вещей, которые раньше наполняли эту часть, эти строения, жизнью и памятью.