Скай избегал выходить из комнаты, кошмары преследовали, вплетались в реальность, сводили с ума. Алла улыбалась и что-то говорила, а он видел бледного Дока за ее спиной, Стана смотрела, испуганно и застенчиво, а ему мерещился Алек. В ней, в ее друзьях, в каждом взгляде и слове. Он убегал.
От себя, от них, от снов.
Таблетки уже почти не помогали. Он глотал очередную — иногда несколько — а веки все равно казались склеенными. В темноте и тенях, в ярком свете и лунном мареве ему мерещилась тонкая фигура в белом-белом платье, она улыбалась, совсем как Алая улыбалась, протягивала руку и с почти догоревшей свечи на его глаза, на ресницы капал горячий воск. Он слышал запах дыма и этот запах отчего-то имел температуру. Горький лед и обжигающие капли, хриплый шепот, холодное дыхание и жаркий взгляд.
Сквозь склеенные ресницы он видел пепел, серые хлопья падали с серого неба и оседали на его руках, жгли, прожигали почти до кости, вдали тонко звенела и обрывалась струна, а потом медленно, окрашивая мир алыми-алыми отблесками, восходило солнце. Тени становились плотными, осязаемыми, он тянулся к ним сквозь тьму, рвал невесть откуда взявшиеся путы, но никогда не дотягивался. Подставлял голову под ледяную воду и шел на завтрак, шарахаясь от людей-видений, а напротив сидела Алла и голосом Дока говорила, что у него красные глаза.
Она попыталась прикоснуться к нему однажды, зазвенела, завибрировала до боли натянутая струна — и он оттолкнул руку.
Сигареты не помогали. Алкоголь не помогал. Кофе не помогало.
Таблетки не помогали.
Скай сглатывал слюну, стеклянной крошкой скребло в пересохшем горле. Он видел стену и видел свечи, десятки и сотни свечей. Он слышал запахи: близкий — леса, далекий и приглушенный — гари, воска, авиационного топлива и коньяка. Он сглотнул еще раз и почувствовал резкий вкус спирта.
Струна тревожно звенела, обрываясь, напротив сидел рыжий, тот, из Праги, по его лицу стекала кровь, а вместо ног, ниже бедер, были кровавые лохмотья, но он смеялся, смеялся и подносил к разбитым губам стакан. Дыхание хриплым присвистом отдавалось в ушах и груди, но чье дыхание — его? Чужое?
— Я больше не могу, слышишь? — шепнул Скай.
Рыжий засмеялся громче, оказался вдруг невозможно близко, обдавая запахами крови и спирта, гари и сухих цветов. Чужие губы оказались у самого уха, ледяное дыхание замораживало его, обжигало.
— Did you forget to take your meds? * — спросил он.
И разлетелся тысячей осколков, в каждом из которых было ее лицо.
Скай закрыл лицо руками и завыл.
***
Этот смех, отчаянный и совершенно сумасшедший преследовал Блэка весь остаток дня. Он так и не добился от него больше ни слова, Ленька ржал, хихикал, смеялся. Успокаивался — и начинал снова, при каждом слове Кирилла, при каждом движении. Продолжать было бы бесполезно и бессмысленно, и он ушел, заперся в кабинете и затребовал записи со всех камер, из всех мест, где фиксировали местонахождение Ская.
Он найдет. Неважно, сколько это займет времени.
Он. Его. Найдет.
Несмотря на то, что Ленька был надежно заперт, в изолированной камере, без контактов с внешним миром, паранойя не отпускала. Может, он и не ошибся. Может, это и правда Алек, убивший Юки, дождавшийся приглашения для Леньки и как-то заменивший его. Может быть, настоящий Ленька гниет в могиле, а может — сам и уступил место бывшему сослуживцу и другу.
Все возможно, но не отпускало, нет.
Записи нашли и прислали, и их было много, очень много. Он нахмурился, отфильтровал лишнее: смотреть те, где Скай был один, смотреть лекции — бессмысленно и бесполезно. Часы и дни чужой жизни Кирилл смотрел на ускоренной перемотке, изредка останавливая кадр, но запуская, снова и снова. Ничего интересного не попадалось, пока он не перешел к спортзалу.
Стройная, почти тонкая фигура до боли знакомыми движениями металась между тренировочными куклами, скользила и била, наотмашь, уверенно. Он уже видел это. Он только не мог вспомнить — где, но само ощущение узнавания говорило достаточно. Кирилл снизил скорость, вглядываясь в юное совершенное лицо, мальчишка совсем, яркие синие глаза, растрепанные темные пряди, расслабленная улыбка.
Такая знакомая улыбка.
Он запустил перемотку снова, останавливаясь на фразах, но пока интересного не попадалось. Скай и Стана — роман со студенткой у него, что ли? — позвали мальчишку в тренажерный зал. Тот пошел, выполнял упражнения, бегал. Потом заговорил — и Кирилл снова включил нормальную скорость.
«Ты человек», — услышал он и вздрогнул, почти пропуская окончание фразы мимо ушей. Слишком знакомые интонации, слишком знакомое все. Неужели, он все же ошибся насчет Леньки?
Позже, все позже.
«И как я, блядь, должен поддерживать форму со здешней жратвой?» — он продолжал смотреть вполглаза и слушать, одновременно пытаясь найти досье мальчишки. Сорок девять и девять. В нем не может быть больше, иначе его не приняли бы. Не может. Не должно.
Скай спросил, на что приходится модификация, и Кирилла чуть отпустило, но подкинуло тут же, от ответа на этот простой вроде бы вопрос. Досье открылось на втором мониторе. Скай рассказывал студенту — Алеку, Алеку — про спецпитание, а он смотрел в файл, где русским по белому было: «нейр, 49,9, базовая модификация».
«Так нейр же», — сказал Алек на записи, вторя его мыслям, и Блэк перевел взгляд ниже, на данные врача.
И улыбнулся, криво и болезненно, но довольно. Он его нашел. Все-таки нашел.
Проклятый, блядский Алек.
Кирилл залпом допил кофе и выключил терминал, напоследок запросив транспорт до части, в которой сейчас была эта тварь — как и предсказывал психованный десантник — вместе со Скаем и своей сообщницей. Составлять приказ на освобождение Леньки он не стал: к чему тратить время? Посидит, подумает. Киборг, что с ним станется? Он улыбнулся почти радостно, поднимаясь с кресла и накидывая пиджак. Он его нашел. И его, и ту, кому стоило сказать спасибо за этот липкий, отвратительный ужас. Сука.
Проклятый, блядский Алек.
Проклятая, блядская Алла.
Безумные нелюди.
Кирилл сунул в карман портсигар и торопливо пошел к лифту. Машина ждала внизу, транспорт — на аэродроме, а несколько часов лета будет намного приятнее провести с сигаретой. Иногда можно, к тому же — есть что отпраздновать.
На этот раз он попался.
Комментарий к Акт девятый — Altera pars (Другая сторона)
* - Забыл принять свои лекарства? (плюсом отсылка к песне Placebo:))
========== Акт десятый — Cum res unimum occupavere verba ambiunt (Слова приходят, если предмет рассказа наполняет душу) ==========
Взлетают в небо дети птичьих стай.
Я был когда-то так же беззаботен.
Моя любовь умеет убивать.
Твоя — сжигать.
А значит, мы в расчете.
(Джио Россо)
Солнце медленно выползало из-за горизонта, мир за окном оживал, наполняясь звуками, а Скай сидел по-турецки на кровати и медленно раскачивался. Четыре таблетки. Четыре последних таблетки — просто чтобы прийти в хоть относительное сознание, чтобы увидеть стену на месте стены и окно на месте окна. Может, он действительно сходит с ума? Может, давно сошел?
Может, и не было никакой войны, а он сейчас лежит в комнате с мягкими стенами и пускает слюни, пока где-то за дверью снуют усталые санитары, люди, которые давно забыли, как надо улыбаться и что такое надежда?
Может — и он об этом почти мечтал — и Саши никогда не существовало?