Алек не знал ответ.
Когда им выпадало немного свободного времени, он убегал к ангарам или в лес. Иногда — лежал вот так, на крыше, разглядывая небосвод. Иногда — сидел у «могилы» Алекса. Их кривой крест из веток, наверное, давно уже сгнил, растворился в здешней плодородной земле, но полянка обзавелась красивой гранитной плитой с выбитым на камне стилизованным истребителем и надписью: «Алекс Литвинов. Алый. Погиб, но не забыт, ты всегда с нами». Алек долго это надгробие разглядывал, когда пришел туда в первый раз один, трогал, обводя пальцами контуры букв, и думал — кто же вспомнил и сделал. Генерал? Блэк?
Кто бы то ни был — Алек был ему искренне благодарен.
Наверное, Скай тоже, но Влад сюда не приходил. Забыл про Алекса или все еще не привык к эффекту своих волшебных колес. Он как-то ночью не удержался — попробовал таблетку на вкус и узнал знакомый состав, ровно та наркота, которую ему давали в исследовательском центре. Алек хорошо помнил свои ощущения, эйфорию и легкость, наслаждение на грани боли. Если на Ская они еще действуют, он, в принципе, понимал, почему тот почти безвылазно сидит в своей комнате, прерывая затворничество только на время занятий. Он и сам бы не выходил. Жаль, нет для него такой таблеточки.
На самом деле, Алек знал, можно попытаться подобрать новую комбинацию. Можно обмануть даже это совершенное тело, можно заставить его выплеснуть в псевдокровь гормоны, от которых он будет смеяться и плакать, танцевать под ему одному слышную музыку, радоваться как ребенок и быть абсолютно, совершенно счастливым. Да, можно. Но зачем?
Алек не хотел фальши и масок. Больше не хотел.
Он смотрел в голубое нежное небо и думал, что все это пора уже заканчивать. Потому что лишено смысла, потому что ненависть куда-то ушла и не желала возвращаться. Потому что он боялся убивать Кирилла, искренне боялся опять не почувствовать ничего или — что еще хуже — ощутить жалость. Мысль об этом была слишком болезненной.
Более болезненным — только осознание, что он уже слишком далеко зашел.
Надо было что-то решать, а не запутывать все еще сильнее. Надо было пытаться исправить собственные ошибки, но он пытался — и становилось только хуже. Стана смотрела его глазами, ощущала его эмоции, и это было невозможно, что по его расчетам, что по расчетам тех ученых, которые работали у Блэка. Стана сходила с ума, а он ничего не мог сделать, только смотреть, только шептать и чувствовать, как послушно откликается не чип даже — она сама. Сдать бы ее исследователям и самому сдаться, но что сделают с ним после этого? Что с ними сделают?
Скай сходил с ума.
Стана сходила с ума.
Кир сходил с ума — он видел это в его глазах, видел страх, видел отчаяние, видел ненависть, слишком густую, чтобы быть настоящей. Алек видел красные блики, и, если честно, хотел злорадно смеяться над ситуацией, когда алое безумие варов добралось и до правильного аналитика и начало пожирать его изнутри. Потом вспоминал, как это, и смеяться больше не хотелось. Скорее сочувствовать.
Небо темнело, Алек встал, спрыгнул с крыши, легко и красиво приземлившись, и пошел к части, к своему, оставленному распахнутым окну, чтобы залезть и устроиться на узкой койке, вспоминая другую комнату, другую койку, другое небо и людей, которые были мертвы или так сильно изменились, что почти мертвыми их считал уже он.
Все сходили с ума.
Признаться честно, на их фоне он чувствовал себя ненормально нормальным.
И это было крайне странное ощущение.
***
Ей снился сон — и это был просто сон. Никаких чужих чувств, никаких странных и страшных воспоминаний, никакой боли. Стана бежала, Стана гналась за чьей-то тенью, а тень ускользала, пряталась в темных комнатах и углах. В какой-то момент этого безумного бега без цели и результата они оказались на мосту, внизу бесновалась и шумела река, Стана слышала, как волны бьются о камни, слышала глухой вой, зловещий плеск. Тень улыбнулась и отсалютовала ей, Стана метнулась вперед, но ее пальцы схватили лишь пустоту: темная полупрозрачная фигура уже летела вниз, к воде, насмешливо улыбаясь солнцу или самой Стане. Она закричала от разочарования, перегибаясь через перила и отчаянно цепляясь за воздух, силясь дотянуться, и проснулась.
Просто в какой-то момент сами собой открылись глаза, и Стана увидела свою ладонь со скрюченными пальцами, тянущуюся к потолку. Было жутковато, почти хотелось, чтобы это был один из тех, Алековых, снов. Но ее бывший подопечный был ни при чем, совсем ни при чем, к сожалению, в этом Стана была уверена. Она огляделась: белые стены, белый потолок, узкие и крайне современные больничные койки, три из которых были заняты. Одна — ей самой. Две другие… Стана вздохнула и завозилась, устраиваясь поудобнее и ненароком разглядывая бледное лицо Ская напротив. Он еще спал, ну, или был без сознания. Какая разница, впрочем, таким он ее уже почти не пугал. Но и привычная при виде его лица тянущая слабая боль, нежность, какая-то ностальгия — почему-то тоже не накрывали. Неужели она вчера так сильно испугалась?
Она перевела взгляд на ректора, и тот, будто почувствовав, резко открыл глаза. Стана чуть не подпрыгнула, зажмурилась и сильнее завернулась в простыню, которой была накрыта.
— Я не хотел вас напугать, Станислава, — хрипло произнес он.
В окружающей тишине его голос показался невыносимо грубым и громким.
— Я… — она сглотнула, поднимая голову и осторожно глядя на него снова. — Я просто не ожидала, простите.
Ректор улыбнулся. Сегодня он почему-то казался ей даже симпатичным. Красивым даже, а глубокие синие глаза завораживали. Стана улыбнулась ему в ответ и села на кровати, подтягивая колени к груди. Друг Ская. Герой. Блэк.
Как же жаль, что он не предложил ей называть себя по имени…
— Господин ректор… — она откашлялась. — Простите. Мы не знали, что вы приедете, и профессор… Что-то случилось? — наконец спросила она, отчаявшись подобрать правильные слова.
Он дернул уголком губ и перевел взгляд на окно. Только жестче прорисовались скулы, впадинки на висках, напряженная линия челюсти. Он злился? На нее? На профессора Ланского? Стана почти пожалела, что спросила.
— Можно и так сказать, — ректор улыбнулся ей. — У меня есть основания предполагать, Станислава, что в этой части сейчас скрывается один очень опасный преступник. И я приехал проверить эти предположения.
— Ой! — только и смогла сказать она в ответ.
Может быть, Стана и придумала бы еще десяток, сотню вопросов, но вошедшая Алла спокойно и безапелляционно отправила их обоих восвояси. Отчего-то ректор даже спорить не пытался, просто взял ее за руку и повел прочь из медчасти, куда-то в сторону столовой. Алину еще позвать попросил.
Она не понимала, зачем, но послушно набрала номер подруги, которая, конечно же, с радостью присоединилась к их позднему завтраку и импровизированной лекции по римскому праву. Ректор что-то рассказывал, увлеченно и многословно, Алина улыбалась и конспектировала, периодически задавая какие-то уточняющие вопросы.
А Стану вся эта латынь и сложные определения заставили задремать.
***
Скай очнулся от того, что по лицу скользили солнечные лучи, открыл глаза. Белый потолок, белая стена с широким проемом окна, небо за которым было ярко-голубым с кипенно-белыми перьями облаков. Солнце в зените сверкало, и он смотрел прямо на него, наслаждаясь ярким, слепящим, почти обжигающим светом. Боли не было, теней не было, не было привычной, сводящей с ума тьмы. Он чувствовал себя здоровым, хоть и слегка переспавшим, а вчерашний день казался подернутым туманной дымкой сна.