Он так долго не мог спать, не мог вдохнуть полной грудью и вот: сегодня, сейчас — это наконец-то закончится. Кирилл был по-настоящему счастлив.
Модов собрали в гостиной, той самой, где Алая когда-то лизалась с Алексом, той самой, где Скай пил и играл на гитаре, той самой, где тот же Скай почти что его убил. Кирилл был искренне удивлен, что пережил ярость модификанта, что ни один из его ударов (в полную силу, ничем не сдерживаемых) не оказался для него последним. Повезло, хоть в чем-то повезло. И сейчас повезет.
Хотя, нет. Сейчас — это будет не везение. Он искал. Он старался. Он нашел. Он просчитал все варианты, он не дал ему подготовиться, не дал сбежать. Он выиграл. Он наконец-то выиграл.
Он — а не проклятый, блядский Алек.
Первый тест Кирилл взял сам. Посмотрел на Стану и нездорово бледную Алину — надо будет отправить девочку в какой-нибудь санаторий, судя по цвету губ, там явные проблемы с сердцем — и подозвал Станиславу к себе. Врачом он не был, но в вену попал с первого раза, набрал пару миллилитров темной венозной крови, опустил в них анализатор. Прибор запищал через пару секунд томительного ожидания.
— Процент модификации — ноль, — спокойно произнес Кирилл и улыбнулся студентке. — Спасибо за демонстрацию, Станислава. Алина, принесите пробирки, пожалуйста, и помогите медикам собрать кровь.
Студентка кивнула и пошла, спокойно и твердо. Хорошая девочка, перспективная. Жаль, так мало людей, которые пробиваются без насилия над собой, без этих клятых улучшений. Хотя к чипам, в отличие от собственно модификации, Блэк относился почти нормально.
Привезенные лаборанты спокойно и деловито собирали анализы, надписывали пробирки, ставили в держатель. Алина относила и устанавливала, в какой-то момент — Кирилл отвлекся, внимательно следя за тем, как кололи Александра Ланского, Алека, точно Алека — на сгибе ее локтя тоже появилась приклеенная пластырем ватка. Ее анализ Кир взял сразу, равнодушно посмотрел на идентичный Станиному результат, улыбнулся и вернул ей пробирку. Она смущенно улыбнулась в ответ и отправила ее в контейнер с биоотходами, как и предыдущую.
Закончили быстро — двадцати минут не прошло. Колбы стояли в держателях, в ряд, ожидая его, ожидая анализатора, ожидая вердикта, а Кирилл все медлил, растягивая предощущение, прелюдию триумфа.
Попался. Наконец попался.
Он начал слева, показательно игнорируя будто подсвеченную на другом краю пробирку с кровью Алека, Альки. Даже имя не стал менять, тварь. Даже сокращение. Ассистировал лаборант, в этом — он студенткам не доверял.
— Владислав Ланской — сто процентов, — невыразительно пробормотал лаборант, другой зафиксировал, Блэк показательно-равнодушно улыбнулся. — Алла… — лаборант немного виновато улыбнулся, видимо бывшие коллеги. — Сто процентов, тоже. Станислав Леонов — тридцать два процента. Мария Киселева — двадцать четыре процента, — Кирилл кивал и ждал, ждал… — Александр Литвинов — пятьдесят процентов, — округленные сорок девять и девять, норма. — Александр Калинин — пятьдесят процентов, — момент истины. — Александр Ланской — пятьдесят процентов.
Слова уже прозвучали, а он не верил.
Восемьдесят. У Алека было восемьдесят. Даже тогда, давно, когда они проводили самые первые тесты, вводили самые первые ограничения. Невозможно, если только лаборанты не подкуплены.
Может, он не дошел до девяноста девяти и девяти? Может, они знали это, может вот тот самый, виновато улыбавшийся Алле мальчик — перенастроил анализатор? Не максимум, но — значит пятьдесят?
Кирилл не понимал как, но был твердо уверен, что все подстроено.
Он метнулся к ним со скоростью, которую сам в себе не подозревал и вонзил иглу в собственную вену. Медленно, мучительно медленно закапала в пробирку густая темная кровь, отсчитывая секунды, отсчитывая удары сердца. Когда набралось достаточно — он выдернул иглу, не обращая внимание на струйку, побежавшую к запястью, отобрал у лаборанта анализатор.
Тишина, отдающаяся звоном в ушах.
Тихий писк.
Семьдесят два процента.
Кирилл затряс головой, швыряя анализатор на стол, метнулся к сумке — своей сумке, достал другой. Этот точно никто не трогал, этот точно…
Тихий писк.
Семьдесят два процента.
Алла подошла к столу, ее никто не остановил, не попытались даже.
— Кирилл Блэк, — равнодушно сказал лаборант, успевший взять прибор раньше Аллы. — Семьдесят два процента…
Лаборант растерянно захлопал глазами. Он что-то говорил, но Кир его не слышал, он не слышал ничего, кроме шума собственной крови в венах — предавшей его крови — стука своего сердца и дикого, безумного смеха Аллы.
Он вышел, пошатываясь, а этот смех все еще преследовал его, настигал и сжимал сердце болезненными ледяными тисками.
Это было невозможно.
Это — было.
Проклятый, блядский Алек.
***
Забитое досками окно вызывало хохот, облупившиеся стены вызывали хохот, даже крошки плитки на полу заставляли его ржать, беззвучно, затыкая рот руками, запрокидывая голову, содрогаясь всем телом. Он чувствовал, как осколки впиваются в спину сквозь футболку, царапают до крови, но больно не было — становилось только еще смешнее.
Семьдесят два. Цифра почти горела перед глазами, и Алек смеялся, до боли, до судорог. Господи, это было каким-то безумием, но таким сладким, таким желанным. Семьдесят два.
Он помнил, ясно и четко, будто это было вчера. Помнил презрение в глазах Кира, помнил ядовитый голос, холодно и равнодушно рассказывающий ему, как они «сами» отказались от своей человечности. Как они выбрали становиться роботами, хотя могли бы прислушаться к приказу, исполнить его, выпить те таблетки и остаться людьми, жить как люди, быть нормальными. Помнил ограничения, отвращение в синих глазах при взгляде на результаты его анализов, на меняющиеся и растущие цифры. Помнил гордость от сорок пять с половиной, стабильно живущей в бумагах самого Кирилла.
Семьдесят два. Привет, нелюдь, как ощущения?
Он захихикал, провел по лицу руками и поднялся, чувствуя тянущую боль в спине и плечах, где крошево плитки и бетона прорезало кожу. С трудом отряхнулся, выглянул в коридор, воровато оглядевшись. Никого там не было, и слава Богу. Свидетелей своей истерики Алек бы не пережил, было почти стыдно, но он вспоминал цифру, лицо Блэка — и губы снова расползались в улыбке.
Коридор, обшарпанный и мрачный, казался декорацией из ужастика, но он шел по нему, пританцовывая и улыбаясь, ощущая, как распирает грудь абсолютное чувство счастья. Алек чувствовал себя отмщенным. Алек чувствовал отмщенными их всех: запертых в сумасшедших домах, разделанных на опыты в лабораториях, сидящих в тюрьмах поселках — всех модов, кому не посчастливилось перешагнуть через заветные пятьдесят процентов, всех, кого не считали людьми.
Семьдесят два.
Он протиснулся между составленными койками и тумбочками, пробираясь к двери, за которой была отреставрированная и обновленная часть базы. Забавно, что его каморку оставили напоследок, была в этом какая-то ирония. Алек улыбнулся и медленно пошел вперед, поправляя волосы. Почти год, а это тело было все еще непривычным, как новые, не разношенные туфли. Он думал, что будет счастлив после репликатора, думал — это воплощение мечтаний, думал — стоит любой боли.
Боль… его до сих пор передергивало, когда он вспоминал. Они случайно обнаружили это, когда он еще в НИИ работал: на одного пострадавшего нейра, которого они с Аллой укладывали в репликатор, почему-то не подействовали седативы. Он кричал, Боже, как же он кричал, но, когда вылез, пошатываясь и сгибаясь от тошноты, от еще бьющих его судорог — они долго разглядывали изменившееся лицо и тело. Тот нейр сделал это случайно, Алек тогда долго его расспрашивал, написал подробный отчет и запомнил. Никогда, правда, не думал, что пригодится.