Он хотел ее. Одному Богу известно, насколько он ее хотел.
Тонкие пальцы легли поверх его руки и сжались, перехватывая. Твердо и уверенно с совсем неженской силой.
— Нет, Влад.
Он с трудом разобрал слова, настолько в тумане был весь мир, насколько он растворился в этих прикосновениях и ощущении тела рядом, ее тела. Он убрал руки, потянулся к ее губам, но она со смехом уклонилась, зарылась пальцами в его волосы, на миг прижала к себе невозможно крепко, а потом отпустила и встала, отходя к столику, усаживаясь на него.
Это выглядело так, что Скай вздохнул и зажмурился, сжимая кулаки. Разведенные бедра, разъехавшиеся полы рубашки, обнажающие и подчеркивающие живот, грудь, ключицы, линию шеи. Она была так прекрасна. Она была, она просто была — этого уже достаточно, чтобы до боли хотеть прикасаться к ней, любить ее.
Она была — и он хотел, чтобы она кричала в его объятиях.
— Нет, Влад, — повторила она, когда он встал и уперлась в грудь ладонью, не позволяя подойти ближе. — Нет.
Слышать свое имя, произнесенное ее голосом — почти забытое уже наслаждение.
— Почему? — хрипло шепнул он, накрывая ее ладонь своей. — Почему, Саш?
Полузабытое имя отразилось эхом от стен и вернулось к нему, дробясь, сводя с ума своим звучанием, самим пониманием, что она жива, что она здесь, что он может сказать ей все. Наконец-то может, и больше не надо ждать, не надо надеяться, не надо загадывать, потому что они уже не умерли, потому что война закончилась, потому что они, несмотря ни на что, вместе.
— Потому что я не могу, Скай, — алые губы растянулись в печальной улыбке, а ему в этих словах слышалось практически отражение собственных.
Блядские серые глаза вернулись и наложились поверх карих, родных и любимых.
— Саш, я понимаю, это было некрасиво, но… — он замялся, подбирая слова, вздохнул. — Я люблю тебя, — усмехнулся, — веришь, я всегда хотел это сказать и всегда откладывал. Я люблю тебя, безумно люблю. Господи, Саш, я на все готов ради тебя, я так скучал, ты не представляешь, просто не представляешь…
Карие глаза на миг закрылись, а потом почему-то стали жестче, холоднее. Скай чуть не отпрянул, он слишком хорошо знал этот взгляд, слишком видел в нем стальной отблеск, и в тенях, в облаке растрепанных после их поцелуев темных волос рождалось другое лицо. Тонкое и холодное, неуловимо близкое и неуловимо чужое.
— Я тоже, — сказала она и замолчала.
Что-то внутри взвыло от радости, сердце часто-часто забилось, но он стоял на месте и ждал продолжения. Потому что стальной блеск не исчез. Потому что ухмылка, кривящая эти губы, Саше не принадлежала.
— Я тоже всегда хотел сказать, что люблю тебя, Влад.
Он не хотел отпускать ее руку, но пальцы разжались сами. А она засмеялась, печально и болезненно. Убрала ладонь с его груди, запахнула рубашку.
— Саш…
— Не надо, — перебила, раздраженно дернув уголком губ, и это движение тоже принадлежало не ей. — Не называй меня так, Скай. Пожалуйста.
— Почему?
— Меня зовут Алек, Скай, — она улыбнулась мечтательно и светло, запрокинула голову, глядя в потолок. — Наверное, стоило вернуть это тело, чтобы это понять. Меня зовут Алек. Я мод. Я нейр. Я хочу обратно свое тело, я хочу новую жизнь, я хочу море и… — она помедлила и вдруг взглянула на него, насмешливо и как-то безнадежно. — Я хочу тебя. Потому что я тебя люблю, Скай. Потому что я наивно верю, что у нас может что-то получиться. Пойдешь со мной?
Серые глаза в его сознании сощурились. В комнате были только они, только вдвоем, а он слышал бархатный смех тела, от которого она избавилась. Человека, которым она была. Плоская грудь, рельеф мышц, теплая кожа и частое дыхание. Изменчивая ртуть во взгляде, вздернутая бровь и тонкие губы.
Его боль. Его наваждение. Пойдешь?
Он так этого хотел. Он же был на все согласен, лишь бы Алек жил. Лишь бы она жила. Она.
— Я не могу. Прости.
Они улыбнулись, одновременно. Она в реальности — его воплотившаяся мечта, его оживший сон — и Алек в его голове. Так одинаково улыбнулись.
— Прощай, Скай, — сказала она.
— Я тебя не забуду, — хрипло прошептал Влад в ответ и ушел, не прощаясь.
Остро хотелось плакать. Хотелось кричать. Хотелось вернуться, согласиться на все, уйти с ней.
«С ним», — поправлял разум, и Скай не оборачивался.
Он так этого хотел. Он был готов на все и на все согласен.
Нет, не на все.
***
Ей снился сон. Или не снился? Стана сонно моргала, разглядывая фигуру, сидящую на краю кровати, такие знакомые темные пряди, тонкие пальцы, нервно мнущие ткань брюк. Она знала лицо, скрытое в тени, помнила ее глаза, изгиб губ и улыбку, радостную и печальную, кривую и искреннюю. Это должен был быть сон, должен был быть. Но она чувствовала тепло, исходящее от чужого тела, а матрас просел под весом.
Стана села, подтянула к себе колени. Девушка повернулась к ней, улыбнулась, подставляя лицо рассеянному лунному свету, позволяя Стане рассмотреть ее, как следует рассмотреть и убедиться, что это — та самая героиня ее снов. Кошмаров. Ее и Ская.
Рука потянулась как-то сама собой, Стана прикоснулась к чужому плечу. Девушка не исчезла, кожа под пальцами была горячей и плотной, Стана ощупывала проступающую кость, литые и твердые мышцы; на глаза наворачивались слезы, и она смаргивала их, продолжая смотреть на это совершенное лицо, легкую улыбку, тонкую, почти эфемерную в неверном свете, фигуру.
— Не получилось как-то, с каруселями и мороженым, — тихо сказало слишком реальное видение и улыбнулось шире.
Стана замерла.
Голова шла кругом от внезапно нахлынувшего осознания, от понимания, кто она такая. От непонимания — как такое вообще возможно.
— Ты… — Стана замолчала.
Не хватало ни слов, ни воображения, чтобы продолжить, чтобы сказать в ответ что-то вменяемое, что-то нормальное. Этого же не может быть. Она не может быть им. Не может.
— Наверное, надо поздороваться, — улыбаясь, сказала девушка и опустила свою ладонь поверх ее руки. — И представиться, наконец. Здравствуй, Стана, — «здравствуй, Скай» — послышалось ей в этих словах, но в ровном голосе не было ни боли, ни надрыва. — Меня зовут Алек, можно Саша. Можно и Алина, если ты успела привыкнуть, — добавила она, и Стана, наконец-то узнала черты лица.
Глаза только были не теми, не такими, неправильными. И двигалась Алина по-другому, и говорила. Алина все делала по-другому, Алина была ее подругой. Алины никогда не существовало.
— Ты…
— Я. — она улыбнулась. — Еще я должен извиниться. Прости меня, если сможешь, Стана, я не видел другого способа вырваться оттуда. Я залез слишком глубоко и, надеюсь, смогу исправить то, что с тобой сделал. Ты больше не видишь моих снов?
Стана помотала головой. Она думала сны исчезли, сдались под напором новых впечатлений, она думала все дело в захватившей ее учебе, в первых полетах не в симуляторах, в реальности. Она думала, что справилась со своими страхами, а это — тоже он? Он подарил, и он забрал?
— Ты что-то сделал? — она наконец смогла произнести больше одного слова.