Пока не сотворил что-то по-настоящему страшное.
— Это признание, я правильно понимаю? — процедил Кирилл, с отвращением глядя на невозмутимо сидящую в кресле Аллу. — Ты знала, что он здесь? Ты с ним общалась?
— Ты сомневался? — она продолжала улыбаться, и в этом было что-то от Саши времен войны.
Бесконечное спокойствие, безграничное равнодушие, холодная ярость и какой-то исследовательский интерес — что же будет дальше?
— Сука! — Блэк сжал кулаки, Скай встал, но Алла легко перехватила летящую к ней руку. — Сука! — крикнул он снова. — Предательница! Тебе самое место среди этих тварей, ты сгниешь в тюрьме, ты…
— Заткнись.
Скай не сразу узнал голос, с трудом узнал — и то только после того, как повернулся и увидел выбирающегося из репликатора обнаженного парня. Черт, он был уверен, что там Алек. Настолько уверен — даже спрашивать не стал.
— Заткнись, отец, — равнодушно повторил его крестник, холодно глядя на Блэка. — И убери от нее руки.
Кирилл отшатнулся от Аллы, Скай видел это краем, глаза, наблюдая за невозмутимо одевающимся Славой. Наверное, он бы задал тысячу вопросов, наверное, он бы спрашивал и спрашивал, пытаясь понять, что происходит.
Наверное. Если бы не узнал чертову яркую футболку с абстрактным узором, если бы не понял вдруг, на чьем лице видел вот точно такую же улыбку на протяжении почти что года. Если бы…
Скай смотрел на одевающегося крестника, смотрел на Альку, которого Блэк принял за своего самого страшного врага. Смотрел на сына, которого счел чудовищем отец, смотрел на сына, который считал отца настолько чудовищем, что решил помочь человеку, который хотел…
Убить его.
Скай вспоминал взгляд Алека — Саши — и почти не сомневался.
Он смотрел на сына Блэка, который выбрал сторону монстров, и хрипло, истерически смеялся.
***
Тогда, в медчасти, никто из них не заметил, как ушла Алла. Блэк стоял, огорошенный и застывший, глядя на сына, Скай пытался справиться с истерикой, а его тезка невозмутимо одевался и вовсе не обращал на них внимания. Потом Слава ушел, попрощавшись с ним и так и не сказав отцу ни слова.
Кирилла он увел оттуда насильно, почти получасом спустя, когда тот смог хотя бы ровно дышать и не стискивать кулаки, не пытаться бросаться на самого Ская. Было немного смешно и немного грустно видеть, насколько сейчас самый человечный из них Блэк похож на самого бесчеловечного Алека, причем, в худшие для последнего времена. Но Блэка отпустило, Скай увел его, напоил чаем, уложил спать — и Алла, если честно, была последним, о чем он тогда думал.
Первым, о чем вспомнил Блэк на следующее утро.
Они недосчитались шестерых: Алины, про которую Кирилл так и не узнал, что она была Алой (Скай не решился рассказать), Алекса, Ли, Альки, который Слава, Аллы и Станы — последнее его даже не удивило, было только интересно с кем из них она ушла? Да, и вообще, вместе они сбежали или по отдельности?
Спросить было него. Комм Аллы — ожидаемо отключен, равно как и Станы, как и всех остальных. Они растворились в неизвестности, а он, с остатком студентов и Блэком, спешно вернулся в университет. Чтобы пытаться успокоить преподавателей и студентов, чтобы замещать по учебным и организационным вопросам запиравшегося в аналитическом центре Кира. Иногда тот появлялся, сквозь зубы цедил, где видели похожих на Аллу женщин, и пропадал снова.
Надолго. Скаю порой казалось, что навсегда.
И так до тех пор, пока личности не подтвердили.
В тот день Блэк ворвался в его — свой — кабинет с горящими глазами, торопливо твердил, что нашли, наконец-то, нашли. Потащил за собой, Скаю пришлось вместе с ним выслушивать повторный доклад разведки и аналитиков. Звучало, как феерический бред, но Кир, похоже верил каждому слову. Или так и писали, чтобы он верил?
Скаю остро хотелось остановить творящееся безумие, но не хватало ни сил, ни твердости. Наверное, именно поэтому, сейчас он стоял рядом с Кириллом в кабинете президента и слушал доклад, от которого передергивало, от которого хотелось сбежать. Но слушал же, слушал — и не возражал ни словом, ни делом. В какой-то момент позади негромко хлопнула, впуская кого-то дверь, но Скай не стал оборачиваться: слишком важным был человек перед ними, слишком серьезной эта экстренная аудиенция, чтобы позволить себе хоть малейшее отступление от протокола.
Сам Кирилл стоял навытяжку перед верховным главнокомандующим и говорил, говорил, говорил. Об Алле и Стане, которых видели в Гонконге, а потом на Хайняне. О количестве модификантов в Поднебесной, о рисках и грядущей войне.
— Мы должны ударить первыми, — сказал он с жаром. — Мы должны.
Президент шевельнул рукой.
Скай застыл, глядя на пропавшего крестника, на сына Оли, который подходит к отцу и с непроницаемым выражением лица кладет ему руку на плечо. Что-то было не так, он не знал, но чувствовал это.
— Мы должны ударить первыми? — негромко произнес президент.
— Да! Если модификанты первой волны…
— Довольно.
Тишина. Президент встал, прошелся по комнате.
— Модификанты первой волны неспособны к нормальному сосуществованию с людьми. Модификанты первой волны безумны, — в голосе верховного главнокомандующего было что-то, названия чему Скай не знал. — Модификанты первой волны развяжут новую войну… — он вдруг улыбнулся и посмотрел на него. — Владислав, знаете, как давно я это слышу?
— Нет, господин президент.
— Очень, очень давно. Я плохой политик, Владислав, — он мягко улыбнулся, кивнул.
Сын Кирилла вдруг заломил отцу руки, с легкостью заставив его опуститься на колени, и застыл, глядя на своего… кого?
— Мне стоило догадаться много раньше, что все эти утверждения относятся к одному конкретному модификанту.
— Я… — придушенно прохрипел Кирилл.
Сын, не глядя, ударил, голова друга безжизненно мотнулась из стороны в сторону.
— Блэка Кирилла отправить на принудительное лечение в закрытую клинику. Модификантов с процентом выше сорока девяти восстановить в правах по результатам психологического освидетельствования, освидетельствование проводить в нашей клинике с нашими специалистами, — секретарь кивнул, ожидая продолжения. — На должность министра обороны и главы аналитического центра назначить Владислава Ланского. Все.
Президент отвернулся.
Скай пошел к выходу, глядя как тащит его тезка своего отца. Не улыбаясь, не плача, не напрягаясь.
Он был хорошим сыном.
Правильным.
Если бы Ская спросили, он был сказал, что сын пошел в отца.
========== Post mortem (После смерти) ==========
Борьба притворной нормальности с безумием.
(Януш Леон Вишневский, «Любовница»)
Ей снился сон: она опять стояла у двери и слушала, как Алина прощается с Аллой, тепло и многословно. Она смотрела, как они обнимаются, смеются, пьют из горла вино. Они выглядели как старые хорошие друзья, давно расставшиеся, редко видящиеся, но все равно сохраняющие свою дружбу, несущие ее сквозь время.
— С размаха и об стенку? — спросила Алла, когда бутылка опустела.
Алина засмеялась, зазвенело бьющееся стекло, капелью посыпались на пол осколки.
— Увези ее, — сказала Алина уже в дверях. — Сделай то, что она просит, если не передумает.
— Она не знает, о чем просит, Аль, — неожиданно серьезно произнесла Алла. — И ты не помогаешь.
— Я не вправе ей отказывать, — у Алины грустная улыбка и печальные глаза, — моя вина, Аллчонок. Моя вина.
— Можно попытаться…
— Все можно вернуть, — перебивает Алина. — Лечи если хочешь. Или сделай — а потом лечи.
— Я тебя поняла.
Они снова обнимаются, прощаются, расцеловываются в щеки напоследок. Алина ерошит ей волосы и уходит в ночь.
Они ушли тоже, и ночь пахла сладким запахом цветов и свежим — скошенной травы…
Она проснулась с улыбкой, потянулась, зевнула. Море настойчиво шумело за окном, жаркое солнце нагрело комнату, и из кровати она выбиралась почти с наслаждением. В ванной шумела вода, она умылась на кухне, отфыркиваясь и брызгаясь во все стороны. Потом, захлопнув за собой дверь, легко сбежала по лестнице, вышла на набережную и остановилась, зажмурившись, глубоко вдыхая запах моря. Соль оседала на языке — так казалось — соль оседала на волосах, и они вились еще сильнее, делали ее еще более кудрявой. Темные пряди выгорели, отдавая явственной рыжиной на солнце, а в скрытых темными очками глазах невесть откуда появился зеленый проблеск. Порой, она смотрела на себя в зеркало, и сама себя не узнавала, честное слово!