Она открыла глаза и пошла, побежала вперед по променаду. Город просыпался, открывались кафе и булочные, сувенирные магазинчики и бутики. Она добежала до угла, свернула и ровным, размеренным шагом пошла в сторону красной, болтающейся на ветру вывески с огромным золотым круассаном.
Здешний язык ей упорно не давался: кожа уже подернулась плотной коричневой дымкой загара, а она все еще двух слов связать не могла. Она нахмурилась, вспоминая, как будет добрый день, но в голове была звенящая пустота.
— Hello! — седой и бородатый продавец всегда так радостно улыбался, будто она была его любимой клиенткой, а на языке, как назло, вертелось только абсолютно неуместное «здравствуй, Скай». — As usual? *
— Yeah**, — наконец выдавила она.
Он поставил два кофе и начал собирать в пакет выпечку. Когда кофе приготовился, она забрала два стакана, бумажный пакет, расплатилась и, широко улыбнувшись продавцу, побежала обратно.
Путь домой всегда был самой приятной частью утра: смешение запахов моря, песка, кофе и свежей сдобы делало мир вокруг сладким и уютным. Она глубоко вдыхала, задерживала дыхание, выдыхала с улыбкой. Иногда даже смеялась и пританцовывала, стараясь попадать на самый центр фигурных плиток. Она так любила этот мир.
В подъезде было прохладно от кондиционеров, она поежилась, забегая в лифт, смотрела, как меняются цифры, и выскочила на площадку, картинно, рисуясь, в тот же момент, когда открылись двери. Кофе из стаканов не выплеснулся, не ударился о крышки даже — она твердо знала, как надо двигаться, чтобы его не потревожить.
Иногда ей казалось, что все это сон.
Она открыла дверь и вошла в квартиру, пристроила свою ношу на узком столике, закрыла и повернула защелку. Скинула туфли, привычно заглядывая в зеркало: темные кудри струились по плечам, извиваясь, блестя на солнце, темные глаза сверкали радостью и жизнью — Господи, как же она мечтала увидеть их такими.
Как же она мечтала увидеть себя живой.
Она подхватила кофе и пакет и пошла на балкон, там — она знала — была Алла, читала очередную книгу или статью, курила, смотрела море. Алла всегда так сидела по утрам, а она всегда приносила им завтрак, и они пили настоящий кофе, заедая его почти приторно сладкими пирожными и круассанами. Различались вечера, мог быть иным обед, но не утро — утро принадлежало им и всегда было одинаковым.
Она поставила стаканчики на столик, Алла благодарно улыбнулась и взяла свой отвратительно черный кофе. Она размешала сахар в шоколадном латте, глотнула и зажмурилась от удовольствия — горечь почти не чувствовалась, сладко, воздушно и дивно вкусно. Она достала пирожное с невесомым белковым кремом, откусила и замычала от восторга.
— Божественно, — пробормотала она, рассматривая безбрежную морскую гладь.
Алла усмехнулась, глядя на нее своими невозможно проницательными глазами.
— Как твое утро, Стана? — спросила она, и стакан покатился по полу, а девушка с темными волосами и светло-карими глазами с чуть заметными на солнце зелеными прожилками закричала.
Громко и отчаянно.
Алла усмехнулась снова.
Ей снился сон: монстр сидел напротив нее, в его серебряных глазах не было света, не было жизни. В них была лишь тьма и отчаяние. Монстр смотрел на нее, его лапы касались ее волос, его глухой и глубокий голос обволакивал ее всю.
— Чего ты хочешь, Стана? — спросил ее монстр.
Она смотрела на него и вспоминала женщину, которой этот монстр был. Женщину, которую любили, женщину, которая могла все.
— Я хочу быть тобой, — сказала она.
И монстр засмеялся.
На мгновение ей показалось, что из его серебряных глаз текут совсем человеческие слезы.
Комментарий к Post mortem (После смерти)
* - Здравствуй, как обычно?
** - Да.
========== Post scriptum (После написанного) ==========
С молчанием живых смириться труднее, чем с молчанием мертвых.
(Фредерик Бегбедер, «Французский роман»)
За окном мерно шумело море, он слышал, как разбиваются о берег волны, разлетаясь мириадами брызг, слышал, как эти брызги опускаются на скалы и замирают, чтобы с тонким журчанием стечь в толщу воды и вернуться в это бесконечное движение, бесконечный круговорот.
На экране планшета Скай стоял перед камерами, как в перекрестье прицелов, скупо улыбался, глядя на репортеров и — хотелось верить — на него пронзительными и печальными глазами. Говорил, негромко и проникновенно, и его слушали, те, кто в зале и миллионы, миллиарды людей по всему миру.
— … не дай вам Бог такой войны. Я не просил об этой должности, не хотел ее, но моей основной задачей, моей миссией, если хотите, будет не допустить повторения того кошмара. Война — это страшно. Мы теряли друзей, теряли семьи, теряли себя. Правы те, кто критикует нас, ветеранов, бесконечно правы, на наших руках много крови. Правы и те, кто говорит, что мы проливали эту кровь ради вас. Я сделаю все, для того чтобы эта война никогда не повторилась, для того чтобы наши дети и дети наших детей никогда не узнали эту кровь, боль и мерзость военного времени. Я хочу — и верю, того же хотят и правительства, и люди, — чтобы небо над нашими головами навсегда оставалось чистым, а все споры и конфликты разрешались силой слова, а не силой оружия. Это и будет нашей основной программой на время, которое я буду оставаться во главе военного сектора нашей страны. Мы все — и я лично — очень многое потеряли во время этой войны. Я помню разрушенные города, я помню погибших людей, людей, которых я даже не знал, людей, хорошо мне знакомых, людей, очень мне близких. Я хотел бы попросить вас почтить их память минутой молчания, а после я — с удовольствием — отвечу на все ваши вопросы.
Скай замолчал, склонив голову, аудитория замолчала вместе с ним.
Он слышал эту тишину, давящую, почти ощутимую. Слышал дыхание — Ская, репортеров, операторов. Слышал море, волны, бьющиеся о скалы, несдержанную, безумную природную мощь, которая могла стирать с лица земли города и страны, но, вместо этого, дарила жизнь.
Он молчал вместе с ними, вспоминая дом, родителей, к которым он так и не вернулся, погибших друзей, убитых незнакомцев.
Потом минута закончилась.
— Спасибо, — уверенно произнес один из журналистов. — Ваша речь действительно задела нас и всех, кто ее слушал, как мне кажется, за живое, Владислав. Вы говорили, что потеряли близких на этой войне, но ваша мать, насколько известно до сих пор жива… — не озвученный вопрос повис в воздухе.
Скай усмехнулся, он видел, как приподнимается уголок губ, как разлетаются тонкие, словно паутинка, морщины в уголках глаз.
— Признаться, я ожидал вопросов по программам и приоритетам нашего ведомства, — он засмеялся, и аудитория засмеялась вместе с ним. — Но, не стану скрывать. Мой очень близкий друг погиб на этой войне, в бою. Женщина, которую я любил и люблю — тоже стала ее жертвой.
В зале зашептались, и он слышал каждое слово.
— Она… — репортер помедлил. — Она тоже погибла в бою?
Скай вздохнул.
Он подался вперед, сощурившись, вглядываясь в экран, напряженно, до боли, впиваясь пальцами в подлокотники плетеного кресла.
— Да. Александра Киреева погибла в бою под Гродно, она…
Алек выключил трансляцию и хрипло, отчаянно рассмеялся.
Море за окном продолжало невозмутимо шуметь.