Второй брюнет с потрясающими темно-синими глазами слегка поклонился ей. Стана осознала, что сидит с открытым ртом, а голоса вокруг стихли, и все взгляды обращены на них.
— Простите, это…
— Вам подсказать, как пишется? — синеглазый Александр скупо улыбнулся.
Он казался серьезнее своих друзей. Взрослее, что ли? Улыбка растянулась шире и стала шкодливой. Нет, не взрослее.
Стана послушно забила имена, выдала временные карты и отпустила абитуриентов с Богом, чувствуя на себе внимательные взгляды Ская и Блэка. Кто б сомневался, что эти двое слышали их разговор до последнего слова. И что их тоже смутили эти сочетания не самых часто встречающихся фамилий и имени.
Такого знакомого имени.
— Здравствуй, Алек, — чуть слышно шепнула она зеркалу уже глубокой ночью. — Я так соскучилась.
Кто-то хрипло рассмеялся в ответ.
Она вздрогнула, оборачиваясь, и мир подернулся рябью, потек, изменяясь и оставаясь неизменным. Она провалилась в пол, но изящная женская ручка схватила ее за запястье и вытащила на поверхность. Девушка напротив, такая знакомая девушка с глазами цвета виски и длинными темными локонами, улыбалась.
— Здравствуй, Стана, — грудным, хрипловатым голосом шепнула она.
Стены плыли в каком-то странном ритме, пульсировали, тени метались по ним в диковатом подобии танца.
— Здравствуй, Скай… — шепнула девушка, и Стана улыбнулась и закрыла глаза, засыпая во сне.
В эту ночь ей снились на диво хорошие сны.
========== Акт второй — Acta diurna (Хроника) ==========
Чтобы сознаться в отсутствии смелости, нужна смелость, которой у меня нет.
(Тонино Бенаквиста, «Все для эго»)
Осень принесла с собой начало занятий, алые листья на деревьях в саду, влажный землистый запах и сны, еще более безумные и яркие сны. Стана спала на общеобразовательных парах, благо, студентам факультета госуправления экзамены по ним не грозили. Спала там, вернее поверхностно дремала, потому что боялась спать ночью. Запах гари преследовал ее круглыми сутками, на окнах мерещился налет пепла, а небо окрашивалось в серо-желтый, стоило лишь моргнуть. Повезло, что Алину зачислили на ее факультет, видимо господин ректор тоже впечатлился успехами обычной девушки. Совсем обычной, совсем естественной. Ужасно серьезной, но при этом вполне понимающей и общительной. Стана пожаловалась ей на кошмары, Алина не стала задавать лишних вопросов и отправлять ее к врачу. Просто помогала бодрствовать на профильных парах и отсыпаться в перерывах. А еще, неожиданно, помогла подружиться с теми тремя братцами-акробатами. «Александр на троих».
Они, кстати, поступили в полном составе и тоже были зачислены на государственное управление сразу же. Стана думала — беспрецедентный случай, но довольно скоро узнала, что практика, в общем-то, стандартная: высший балл, высокий результат на вступительных и модификация были прямым билетом сюда, к ним. Профили, конечно, разные, но виделись они все равно часто, на общих парах, там и познакомились. Блондина называли Ли, по началу фамилии. Зеленоглазого брюнета — Алексом, он был самым серьезным из этой троицы, реже всех улыбался и чаще всех хмурил брови. Синеглазого и самого смешливого — Алька, и от этого сокращения почему-то дергался на парах Скай, а профессор Юлия, очень рыжая и очень строгая, косилась как-то странно. Но молчали, и ректор молчал и как ни в чем ни бывало здоровался со всеми тремя студентами. И отчитывал, и хвалил их наравне с остальными.
Эти трое действительно выбрали профилем летное училище, входящее в состав университета. И прошли. А потом господин ректор вызвал к себе еще и Стану и мягко предложил ей тоже сменить специализацию, мол, Скай зовет, а он сам вполне готов подписать документы. Все равно пары по микробиологии она бессовестно гуляет с того самого, приснопамятного образовательного видео. Стана недельку посомневалась и согласилась, а теперь волком выла от профильных предметов. Физподготовка с нормативами, до которых ей, как до луны. Математика, физика, моделирование — она закапывалась с головой в задачи, которые ее одногруппники щелкали, как орешки. Если бы не помогали, и вовсе не справилась бы, но, как ни удивительно, особой конкуренции в летном не было — наоборот, процветала взаимопомощь. Тот самый Алька — личный кошмар профессора Ланского — сидел с ней часами, матерясь себе под нос, и пытаясь вбить в нее хоть каплю понимания, как надо работать с пятимерными проекциями. У него даже получалось, Скай хвалил.
Его хвалил, а ее ругал и хватался за голову, когда Стана, решая очередную задачу, приходила к совсем уж немыслимым результатам.
— Полет к ядру земли? Станислава, вы серьезно? — отчаянно говорил он и закрывал лицо руками.
Стана густо краснела, одногруппники ржали, а после пар в карты разыгрывали, кто именно будет объяснять непутевой ей последнюю тему. Сама она разобраться отчаялась уже давно и пыталась перевестись обратно, но раз за разом получала отказы.
— Раньше надо было думать, теперь Скай расстроится, — с обезоруживающей улыбкой пояснил ей Блэк, когда она устроила скандал и дошла до самого ректора.
И посоветовал не волноваться. Мол, еще пару лет и можно будет сменить основной профиль на техника или диспетчера и взять дополнительный. Зато будет полный университетский курс с двумя специализациями, не об этом ли Станислава и мечтать не смела?
Злая Станислава послала ректора по матушке и хлопнула дверью: последний пиетет перед высоким начальством она растеряла в том самом доме полгода назад. Искренний и радостный смех Блэка преследовал ее еще несколько минут, пока не сомкнулись двери лифта, отрезая все звуки внешнего мира и даря блаженную тишину. В тот момент она практически благословила зимние каникулы, избавляющие ее от всего этого феерического бреда хотя бы на пару недель. Но они настали, а Стана не чувствовала себя счастливой, скорее опустошенной и разбитой.
В тишине и спокойствии, в размеренности похожих друг на друга дней из глубины души поднялась та грусть, та неизбывная тоска, которую смывала безумная гонка дней учебных. Она пила чай и думала об Алеке. Она читала и думала об Алеке. Она просто думала об Алеке. Постоянно. Его лицо стояло перед глазами, будто она видела его только вчера. Ей слышался его смех в шуме системы климат-контроля. С ней здоровался Скай, а в ушах звучал совсем другой голос, хриплый и насмешливый. Стана даже снова дошла до психолога, но горло привычно перехватывало, и вместо рассказа получился какой-то бессвязный набор бессмысленных фраз. На диво глупый и неуютный вышел сеанс психотерапии.
— Вы кого-то потеряли, Станислава, — негромко сказал психолог на прощание. — Вам надо осознать эту потерю и научиться с ней жить.
Она кивнула и ушла.
Небо над головой было сплошь затянуто тяжелыми серыми тучами. Крупные хлопья снега, кружась, летели и падали: на землю, на деревья, ей на плечи. Они запутывались в волосах и таяли, пряди набрякли и отяжелели от воды. Осознать потерю, ха. А что, если не было потери? Если он жив, если он где-то рядом, просто не с ней? Что если вся ее боль — от того, что она ему не нужна? Никто не нужен?
Что, если это просто боль?
Что, если эта боль не ее?
Последняя мысль отдавала безумием, Стана потрясла головой, брызги искрились на свету и переливались радугой. Она улыбнулась, потирая вконец озябшие руки и побежала домой. Там был чай, там было тепло, там был портрет Ская, выглядевший так реалистично и в тоже время немного странно. Эту странность она осознала буквально на днях, как-то неудачно (или наоборот удачно) повернулась, как-то по-особенному упал свет — и на миг ей показалось, что она видит совсем другое лицо. Более угловатое, более резкое, с насмешливо искривленными губами и хитрым прищуром глаз. Абсолютно незнакомое, только как-то защемило в груди, тоскливо заныло и отпустило буквально через секунду. Но ощущение запомнилось, и лицо запомнилось. Не снилось — и то хлеб. Стана улыбнулась.