— Я больше не злюсь, — сказала она. — Я так рада, что он не будет стоять между нами!
И каждое слово, каждый звук били даже не по сердцу — по нервам, отдавались в висках, захлестывали яростью.
— Он жив, Юки.
— Нелюдь какая-то, — скривилась рыжая, — мутант. Ты же не собираешься?..
Она смотрела в это милое лицо, и жажда крови туманила разум. Алые разводы плясали перед глазами, алые, алые, алые. Можно быть монстром. Тварь.
Кулак врезался в живот, рыжая задохнулась, согнулась, поперхнулась вдохом. Упала на колени и поползла к выходу, а она смотрела и не чувствовала ничего, кроме эйфорического, захлестывающего, абсолютного счастья. Рыжая скрылась в коридоре, она пошла следом, не видя, но чувствуя, как меняется тело, как мир обретает новые оттенки, и все обретает смысл. Свинцово-серое, недостижимое небо снова нависло над головой, громады туч, осязаемо тяжелые, почти прорывались дождем, который должен смыть все: ее, кровь, пепел, память. Она смотрела в небо и слышала голос рыжей, отчаянный, плачущий:
— Если бы не ты, я бы никогда! Они были бы живы, все они, понимаешь?! Я была бы жива!
Она рассмеялась, глухо и хрипло, рыжая заткнулась, замерла. Она слышала частое дыхание, слышала прерывистый и быстрый-быстрый стук чужого сердца. Она хотела, чтобы оно остановилось насовсем.
— Я убью тебя, моя девочка, — прошептала она. — Скажи еще слово, дай мне повод, милая. Я убью тебя и буду счастлив, поверь, — первый раскат грома оглушил, она закрыла глаза и шагнула вперед, подставляя лицо тугим струям, чувствуя, как растворяется в них, как исчезает. Дождь нестерпимо пах сладостью и металлом, она облизнула губы. — Уходи, уезжай, беги. Если бы не ты…
Она сглотнула и растворилась в потоках то ли воды, то ли крови, поплыла наверх, с трудом пробиваясь туда, где едва заметно брезжил свет.
«Можно быть монстром», — шептал чей-то голос.
«Можно быть человеком», — шепнул он же, прямо перед тем, как она открыла глаза.
За окном было еще темно, в рассеянном лунном свете медленно кружились, словно танцуя, снежинки. Стана смотрела в потолок. В ее ушах еще звучал голос девушки из сна, такой невозможно близкий и такой далекий, обрывки чужих фраз, чужих мыслей. Алек. Он хотел жить, он всегда хотел жить. Убивая, умирая сам. Даже запертый в том проклятом доме — упорно рвался к жизни и свободе. Ей было страшно представить себе волю, способную вынести такое. Способную пережить все это и не сойти с ума — сумасшедшим Алек ей не показался. Безумным, ненормальным, но не сумасшедшим.
«Он был сломанным, он хотел умереть», — говорил отчим, но ей не верилось. Кто прав? Может ли она, никогда не знавшая войн, понять его? По-настоящему понять?
Стана закрыла глаза, твердо зная, что больше не уснет сегодня. И хорошо, если уснет завтра. Да, и вопрос с памятью и мыслями оставался открытым. Что это за сны? Его память? Ее фантазии? Его фантазии? Раньше было проще, много проще. Она видела то, при чем сама присутствовала. Или то, что — она точно знала — происходило в реальности, и это уже опровергало слова Альки. Хотя, он говорил про невозможность чтения мыслей и памяти, а передача их, намеренная передача, возможна?
Столько вопросов и ни одного ответа. Она застонала, закрывая лицо руками, зарываясь пальцами в собственные волосы. Хотелось вскочить, одеться и бежать к Скаю. Прийти к нему и спросить про все-все, рассказать о том, что было. Узнать, наконец, кто эта девушка? Кто рыжая? Кто тот мужчина? И было ли все это когда-нибудь на самом деле?
Стана встала, неуверенно, пошатываясь. Сны выматывали все сильнее, а ведь год назад она и не замечала слабости и боли в будто перетружденных мышцах. Просветила терапевт из университетской клиники, еще весной обратившая ее внимание на увеличившийся процент мышечной ткани, не совпадавший с отмеченными в расписании занятий нагрузками. Стана сказала ей тогда, что тренируется дополнительно, но Алла только рассмеялась. И добавила, что для такого результата, ей надо бы в зале ночевать. А потом шепотом предупредила, что программы-тренеры собираются запрещать, так как нагрузка на организм во сне на человеческий организм влияет непредсказуемо.
— Но я не… — возмутилась Стана.
Терапевт рассмеялась снова и выдала ей несколько датчиков, посетовав на Джейка, который мог облагодетельствовать ее без ее же ведома. Сны — кошмары — Стане тогда уже не снились, но датчики она прикрепила. Так, на всякий случай. И результат ее изрядно удивил. Она спала — а тело жило своей жизнью, правда, нагрузки были рассчитаны, по словам Аллы же, идеально. С учетом всех ее особенностей.
— Модом не станешь, но нормальных людей переплюнешь на голову, — сказала ей врач. — Может, Джейк и плохой парень, но тебе он здорово помог, девочка.
Стана кивнула и ушла, не став объяснять женщине, что, скорее всего, это совсем не Джейку она обязана таким сюрпризом. Опять Алек, снова Алек, везде Алек. Подопечный сбежал и скрылся, успешно сымитировав собственную смерть, но ее преследовали воспоминания и напоминания о нем. А в тумбочке, в глубине среднего ящика, пряталась сияющая Алая звезда Алого лидера Алого звена по прозвищу Алый. Слишком много красного цвета, как верно говорила ее приютская подружка после уроков истории.
Горячий душ прогнал боль в ноющих мышцах. Стана оделась не по погоде легко и выбежала на улицу. В лицо ударил морозный ветер, царапая щеки ледяной крошкой, заставляя жмуриться и ежиться от холода, она широко улыбнулась и побежала по вычищенной дорожке. Шумело в ушах, по телу разливалась какая-то эйфорическая легкость. Она бежала и бежала, пока не замерла у двери в комнаты Ская в приступе неожиданной неуверенности. У нее был всего один вопрос. Она хотела знать. Она имела право знать.
Стана постучала.
Скай открыл не сразу, но она не звонила и не стучала больше. Это было что-то вроде спора с самой собой: услышит — не услышит, откроет — не откроет. Но он и услышал, и открыл, и она вошла в гостиную, залитую мягким рассветным светом.
— Чем обязан? — голос звучал хрипло, кажется, она его разбудила.
— Вопросом, — Стана мягко улыбнулась, набрала в грудь побольше воздуха и на одном дыхании протараторила. — Кто такая Юки?
Профессор смотрел на нее. Долго. Пристально. Молчал и смотрел, а она видела в его глазах страх, непонимание, что-то страшное и немного безумное, и у нее даже сомнений не было, что он знал это имя, знал ответ. Стана еще раз улыбнулась и вышла. Он не пытался ее остановить, хотя мог бы, наверное. Но он не пытался, а ей самой было больше не о чем его расспрашивать. Все ее сны, весь ее горячечный бред — не был бредом. Это была память.
Чужая, на диво страшная, память.
***
Он смотрел, но мозг отказывался обрабатывать картинку, просто не складывался паззл: рыжие волосы, потемневшие от крови, слишком белая кожа, сжатые кулаки, потеки крови на стройных бедрах — набор бессвязных фрагментов, лишенный имени, лишенный лица, и в смерти искаженного мукой лица. В ее глазах застыл страх, какой-то вселенский ужас; наверное, в его глазах сейчас такой же. Блэк глубоко вдохнул, выдохнул с присвистом сквозь зубы и отошел к окну, позволяя экспертам продолжать работать.
Его вызвали прямо с совещания, в кабинет зашел слишком бледный помощник и шепнул:
— Убийство, Юлия, срочно.
Он моментально свернул обсуждение поправок к законопроектам, извинился и сорвался сюда. Смутно надеялся еще, что секретарь понял что-то не так, ну, например, к Юки ворвался грабитель, и она его убила. Или рядом с ее домом произошла трагедия. Но белое изломанное тело рядом с диваном разбило все его надежды вдребезги, разорвало в клочья. Тело и кровь, так много крови.