- О чём это ты? - Сфинкс скрипнул зубами, - Учти, мне всё это решительно не нравится. И я против того, чтобы ты нёс к нам в комнату это... Эту... ЭТО!
- Ты прав, - Слепой нервно хихикнул, - я поступаю крайне неблагоразумно. Но ЭТО теперь как бы часть меня. Я не могу просто так взять и бросить её.
Сфинкс молчал, но Слепой и так знал, о чём он думает.
- Кровь, - пояснил он, - я знаю, что её много, но это всё только моя кровь. Только моя.
- Чёрт побери, да что там у вас произошло? - громкий окрик Сфинкса разнёсся эхом по полупустому коридору. Лэри и Табаки, вздрогнув, обернулись и замерли, поджидая их.
Слепой беспомощно замотал головой, словно побитый пёс.
- Моя, понимаешь? Только моя...
Сфинкс смотрел на Слепого с отчаянием.
- Леший тебя дери, Бледный. Да делай ты что хочешь, только потом не говори, что я не предупреждал тебя! И помощи от меня не жди! Могилу решил себе вырыть - на здоровье! Я не собираюсь в этом участвовать!
- Сфинкс...
Но Сфинкс уже уходил, быстро шагая по гулкому полу, и с такой ношей на руках Слепой не мог пуститься за ним вдогонку.
- Эй! - встревоженно окликнул Табаки - мы вроде как спешим? Или уже нет?
- Спешим, - отозвался Слепой, перехватил бесчувственную девушку поудобнее и устремился за друзьями.
Курильщик заполз в самый дальний уголок кровати. Как только Слепой вслед за Табаки ввалился в комнату со своей ношей, руки Курильщика неосознанно выхватили из тумбочки тетрадь и огрызок карандаша. Широкие, грубые линии стали сами собой накладываться на желтоватую бумагу.
Пока Горбач и Македонский осторожно стирали с открытой кожи девушки кровь и грязь, а Слепой мылся в душе, Курильщик сделал первый набросок её портрета. Лицо девушки, открывшееся под беспорядочно спутанными прядями волос, заворожило его. У неё были тоненькие белёсые брови, изломанные у висков. Закрытые глаза обрамляли очень длинные светлые ресницы. Её тёмные волосы с этим всем как-то не вязались. На щеках у неё обнаружилось слишком много порезов и мелких царапин, чтобы она могла получить их случайно. Но они странным образом не уродовали её, а делали ещё более хрупкой и нежной. Её губы были совсем белые, лишённые цвета, как будто из них схлынула вся кровь.
- У неё сильное отравление, - тихо произнёс Македонский, щупая ямку на запястье девушки, - надо либо немедленно промывать желудок, либо нести её в Могильник.
- Не надо ничего промывать. И никакого Могильника, - спокойный голос Слепого зазвенел в ушах Курильщика, - для неё Могильник - это верная смерть.
- Она и так умрёт, если мы не сможем немедленно достать какое-нибудь лекарство, чтобы очистить её кровь от яда.
- Она уже получила такое лекарство, - тем же спокойным тоном отрезал Слепой, - просто дайте ей чего-то тёплого попить.
- Она же без сознания, - вмешался Горбач.
- Тогда нужно её согреть. Курильщик, дай твоё одеяло. Оно самое толстое.
Курильщик, пребывая в странном оцепенении, подчинился не сразу.
Девушку укутали в три одеяла - на всякий случай - и общими усилиями уложили у окна.
- Пусть на неё светит луна.
Горбач просто кивнул, не спрашивая Слепого ни о чём, и уложил руки девушки поверх всех одеял так, чтобы на них падали лучи бледнеющего в утреннем свете лунного круга.
- Спасибо.
Горбач и Македонский переглянулись, и, синхронно пожав плечами, вернулись в свои постели. Воздух в комнате был стылым и каким-то влажным, как будто Слепой принёс из Леса ещё и кусочек ночного тумана.
Разговаривать никому не хотелось. Даже никогда не унывающий Табаки притих в своей кровати. Чёрный так и не проснулся. Сфинкс так и не вернулся. В комнате четвёртой все ощущали себя так, словно рядом с ними находится бомба замедленного действия. Но Слепой знает, что делает. По крайней мере, так каждый из них привык мысленно себя утешать.
Слепой пропустил завтрак, он в последние дни постоянно его пропускал. Вместо завтрака он завёл привычку плотно обедать в Кофейнике. Но сегодня он отменил и поход в Кофейник, потому что знал, что там засел Сфинкс. Табаки, как только окончательно рассвело, прихватил Лорда и умчался к нему. Видимо, посочувствовать. Или присоединиться к попойке. Или совместить оба этих дела.
Курильщик тоже остался в комнате. Он единственный из всех не спал до завтрака, всё водя и водя своим замусоленным карандашом в старой, пожелтевшей тетради. Эта тетрадка, кажется, завалялась здесь ещё со времён Волка. Как кстати она теперь заняла сверхчувствительного Курильщика. А то бы ещё не выдержал, и по старой фазаньей привычке поехал кому-нибудь жаловаться.
Кстати, о жалобах.
Слепой долго сжимал и разжимал кулаки, с неприятным хрустом разрабатывая занемевшие пальцы. Чёрный Р. Первый Р. Он должен узнать, и не от кого-нибудь, а от него, Слепого. Так оно будет правильнее всего. И сделать это нужно незамедлительно.