Глупо. Она и так сделала все, что могла: промыла ссадины и перевязала раны. Пора его выпроваживать.
Ну да, в одиночестве сидеть на крыше в холодной туманной лондонской ночи.
— Оставайся, — предложила Онор, отпихнув стул назад. — Я принесу одну из рубашек отца и одеяло.
В глазах Блейда мелькнуло что-то похожее на удивление:
— Ты предлагашь мне остаться?
— Если, конечно, не решишь сидеть на крыше, как и собирался, не слушая моих возражений.
Внезапно Блейд вскочил на ноги, оказавшись слишком близко к Онории. Она отступила, но уперлась в стену.
— Онор, — прошептал он, неспешно протягивая руку, намеренно давая ей время запротестовать, если она пожелает.
Онория затаила дыхание.
— Я тогда принесу рубашку, — выпалила она и проскользнула под его рукой, слыша за спиной тихий хриплый смех.
Онория вошла в спальню и увидела, как Лена бросилась в постель. Маленький фосфоресцирующий светильник отбрасывал тусклое зеленоватое сияние. Он стоил два фунта, но прослужит вечно, в отличие от свеч и газовых ламп.
— Плохо спится? — спросила Онория.
— Он останется тут на ночь? — вместо ответа спросила Лена. — А как же Чарли?
Глянув на дверь, старшая сестра поднесла палец к губам. Открыв сундучок у кровати, порылась в содержимом. Отцовская рубашка, в которую он завернул дневник, лежала на самом дне.
— Это папина! — прошипела Лена.
— Но она же ему больше не нужна, так? — Сестра резко вздохнула. — Извини, мне не следовало так говорить. Это жестоко.
Черные глаза Лены сверкнули, а полные губы задрожали:
— Ты отдаешь ее ему?
Рубашка все еще пахла Артемием Тоддом, чернилами и химикатами. Онория застыла в нерешительности, перебирая пальцами потертый хлопок.
— Его рубашка порвана. Он сегодня спас мне жизнь. Я помню отца. Мне не нужна одежда, чтобы его не забыть.
— Это все, что у нас есть.
— Нет, — прошептала Онория, садясь на краешек койки сестры. Проведя рукой по блестящим черным волосам Лены, она улыбнулась. — Мы есть друг у друга, и это намного важнее рубашки.
— Ты правда так думаешь?
Жаль, что сестра в этом не уверена. Они были не в лучших отношениях в последние месяцы. Обе уставали и жили впроголодь, а это сложно вынести. Болезнь Чарли лишь усугубила ситуацию. Сестры находились на грани.
Онория наклонилась ближе и прижалась губами к виску Лены:
— Конечно, я так думаю. Вы с Чарли для меня важнее всего на свете. И я рада, что вы у меня есть.
Слезинка соскользнула по щеке Лены. Она все еще такой ребенок, хоть и старалась храбриться. За последние полгода из них троих она пострадала сильнее всего. Онория привыкла работать целый день в Клинике, Чарли был достаточно юным, чтобы приспособиться к жизни, казавшейся ему приключением. А Лена помнила красивые платья, друзей, привычные торты на столе и флиртующих молодых джентльменов, что вились вокруг нее будто бабочки. Она как раз собиралась выйти в свет и думала только о том, что надеть и с кем бы она хотела заключить контракт трэли. И тут ее выбросило в мрачный опасный мир, где мучил голод, а от работы пальцы приходилось стирать почти до кости, чтобы выручить на пропитание.
Лена поймала сестру за руку:
— Я тоже рада.
— Знаю. Поспи на моей постели. Нам придется делить одеяла, — попросила она Лену, взяв рубашку.
Онория взяла собственное теплое одеяло жуткого серого цвета и пошла к двери.
Ее сердце ушло в пятки, стоило заметить Блейда, изучающего дверь в комнату Чарли.
— Это комната моего брата, — зачем-то пояснила она.
— Вы его запираете?
— Он ходит во сне. Боюсь, что однажды он выйдет на улицу, — легко солгала Онория. Она ему уже столько лапши на уши навешала. Иногда повторяла выдумки так часто, что даже сама в глубине души начинала им верить. — Вот, — протянула она рубашку и одеяло.
Стройный и грациозный, Блейд двинулся вперед. Этот мужчина отлично чувствовал себя в своей шкуре. А как раз сейчас приличная часть этой шкуры предстала взгляду Онории.
— Благодарю.
Блейд подхватил одеяло и не глядя положил его на стол позади себя. Рубашка — другое дело. Он взял ее, позволил мягким складкам скользнуть между пальцами.
— Я уйду поутру. Поглядим, сумеем ли выследить вампира до его логова.
— Извини, — прошептала Онория.
— За что? — Господин вскинул густые рыжевато-коричневые четко очерченные брови, придававшие ему дьявольское обаяние.
— Ты мог бы поохотиться за ним сейчас, если бы не пообещал меня защитить.