— Ты ж не дашь ей это надеть?
Онория будет вне себя при виде прозрачного куска кружева. А он несколько дней промается бессонницей от видений, связанных с Онорией в этом одеянии.
— Это единственное, что ей подойдет.
— Она не останется.
Эсме удивилась, а затем задумалась и кивнула:
— Думаю, ты приложил все усилия, чтобы убедить ее в обратном?
Блейд тихонько зарычал и сделал глоток бладвейна.
— Не твое дело!
— Разумеется, мое. Мы все переживаем из-за вздора, которым потчевал нас Уилл последние дни. Я уже распереживалась, что тебя подцепила на крючок леди Эшелона.
— Стал бы я плясать под чью-то дудку!
Чертов Уилл! Подручным больше нечем заняться, как перемалывать господину косточки.
Эсме положила ночную рубашку. Блейд услышал участившееся сердцебиение. Черт! Сейчас зачитает нотацию.
— Девушка хотела знать, какой ты и что делала я, когда твои глаза чернели. Что она имела в виду?
Блейд допил бладвейн.
— Это ерунда.
— Блейд! Она опасна для тебя? — Эсме взяла его за руку.
— Я на мгновение потерял самообладание. Этого больше не случится.
Эсме вытаращила глаза:
— Понятно.
Блейд тихонько выругался и поставил стакан. Он знал, что Эсме тут же настучит Уиллу. Откинувшись в кресле, господин провел рукой по лицу:
— Нет ниче дурного.
— Ты проверил уровень вируса в крови?
— Конечно, проверил, первым делом после возвращения, — отрезал Блейд. Он каждый день проводил вычисления, чтобы убедиться, что не приближается к Увяданию. — Все те же семьдесят восемь процентов. Вряд ли скоро буду лезть на стены.
— Уровень высок уже несколько месяцев. — Эсме опустилась перед ним и положила руку на его колено. — Я слыхала о новых инъекциях коллоидного серебра…
— Они не стоят и кучки лягушачьего дерьма. В противном случае, их бы делал каждый чертов голубокровный! — Блейд покачал головой, вскочил и отступил на пару шагов. — Как только уровень поднимется до восьмидесяти, сразу скажу. Тогда передашь Уиллу следить за мной в оба.
— Блейд…
— А не лучше ли поискать платье? А то девицу там всю поморщит, как сливу.
Эсме медленно села на корточки:
— Ну что ж, нам бы этого не хотелось, верно? Было бы жаль, если бы вся эта мягкая обнаженная кожа сморщилась.
Эсме специально это сделала, всегда умела поддеть. От одной мысли о коже Онории его член встал по стойке смирно, и Блейд сердито посмотрел на экономку:
— Ты жестока.
— Перестань вести себя как побитый пес и сделай что-нибудь полезное. Она боится тебя, особенно после сегодняшнего. Тебе надо быть с ней нежным, показать, что ты не чудовище из ее кошмаров.
— Я не виноват, она и до меня имела дело с голубокровными.
Эсме взяла рубашку.
— Вот тебе мой совет: она молода и осторожна, но все-таки женщина. Поухаживай за ней, очаруй. Я знаю, что ты можешь, когда хочешь.
— Пытался, — процедил он сквозь зубы. — Я был с ней нежным как котенок, но так ниче и не добился. Шарахается от меня.
— Ответь мне честно: желаешь с ней переспать или оставить при себе?
— А какая разница?
— Если желаешь переспать, то обмани и очаруй. А если хочешь чего-то большего, нужны другие методы. Если ты действительно этого хочешь, я помогу.
Блейд понимал, что Эсме желает услышать подтверждение его интереса к Онории, чтобы вволю посплетничать с домашними, но всё же его новоявленная трэль явно едва-едва к нему потеплела. Выражение ее лица во время сегодняшнего поцелуя отличное тому доказательство. И поцелует она его только из чувства долга, только поэтому.
— Она меня не хочет.
— А ты ее?
Блейд снова сердито зыркнул и сунул руки в карманы:
— Ага, хочу.
Эсме ослепительно улыбнулась:
— Значит принеси мою расческу, побудешь у дамы горничной.
* * *
Онория надела шелковый восточный халат, который Эсме где-то откопала. Он был слишком большим, и полы алого цвета волочились по плитке, но ткань совсем не раздражала кожу. Давно ей не доводилось носить шелк.
Не стоит к этому привыкать.
Онория вздохнула и надела украшенные мехом тапочки. Обувь тоже была слишком большой, но если поджать пальцы на ногах, то вполне можно ходить.
Девушка, смотревшая на нее из зеркала, совершенно отличалась от той, что была там раньше: каштановые волосы закрывали плечи и доходили до талии. Онории не мешало бы подстричься — концы посеклись, но она много месяцев об этом не вспоминала. Нужды не было.
В дверь постучали.
— Войдите, — ответила она, повернувшись в облаке аромата розы. Может быть, Эсме нашла какое-нибудь белье. Онория чувствовала себя голой в халате и ночной рубашке.