Блейд остановился у ее дома:
— Мы на месте.
Онория подняла глаза и моргнула.
— Мож, пригласишь? — спросил он с растущим любопытством.
Так далеко Онория его еще не пускала. Стены, возведенные ею, медленно рушились, и Блейд намеревался воспользоваться случаем и совсем от них избавиться.
Онория плотнее завернулась в шаль:
— Ты когда-нибудь думал, что, возможно, сделай ты все по-другому, то не потерпел бы неудачу?
Блейд горько усмехнулся:
— Ага. Но хто ж нам даст вторую попытку? Хорошая мысля приходит опосля.
— Это… это плохо?
— Что плохо?
— Стать голубокровным? — Онория серьезно смотрела на него, словно отчаянно желая услышать ответ.
Мурашки побежали по спине Блейда, когда он начал сопоставлять факты: вечно больной брат, запертая дверь…
— Онория, че за подмога те нужна?
Она несчастно посмотрела на него и открыла входную дверь:
— Заходи.
Блейд шагнул в дом и осмотрелся. Сестра Онории подняла глаза от стола, на котором перебирала множество пружинок и шестеренок, пытаясь собрать игрушку с часовым механизмом, а разглядев гостя, округлила глаза и вскочила.
— Все по-прежнему? — тихо спросила Онория. Дома она обычно не повышала голос.
Сестра покачала головой:
— Он спит.
Онория подошла к двери и щелкнула замком. Затем помешкала секунду и медленно открыла створку. По напряженной спине было видно, с какой неохотой Онор это делала, но, похоже, выбора у нее не осталось.
Дверь распахнулась, и Блейд увидел узкую кровать, пустой флакон из-под коллоидного серебра, шприц и мальчика с безразличным взглядом. Руки бедняги были привязаны к кровати, а запястья обмотаны толстым слоем бинтов. Блейд похолодел. Черт побери! Парень стал себя грызть.
Хотя уж лучше себя, чем кого-то.
При этой мысли господина охватил обжигающий гнев. А ведь тут могла лежать Онория или ее сестра с вырванным горлом. И Блейд не посмел бы винить паренька. Он знал, какие муки голода терзали мальчика, если ему не давали кровь. Люди перестают быть родными и друзьями, а становятся лишь источником пищи. Мир теряет краски. Звуки уходят на задний план, остается только громкий шум в ушах. И запах. Медный, теплый. Такой свежий на вкус. Будто вода для умирающего от жажды, что наконец погасит боль, которую ничто другое не уймет.
Мгновение настоящего экстаза. Но это даже не самое лучшее. Замечательнее всего то, что голод больше не мучит. И ты готов зарыдать от жгучего облегчения. А потом постепенно приходишь в себя, согнувшись и слизывая кровь с пальцев.
Кровь Эмили.
Нет.
Эта рана в душе Блейда никогда не исцелится, сколько бы времени не прошло. Если сможет, он никогда не позволит другому ее испытать.
Во рту пересохло, Блейд едва мог говорить, боясь, что скажет что-то непоправимое. Онория не могла знать, никогда не чувствовала эту жуткую, всепоглощающую потребность. Ему хотелось свернуть ей шею.
— Давно он так?
— Все началось шесть месяцев назад, — прошептала Онор и обратилась к брату: — Чарли? Ты не спишь?
— Уходи, — бесстрастно пробормотал мальчик. — Не приближайся.
Она застыла у кровати:
— Нам надо поговорить. Обещаю, больше никаких иголок.
Чарли повернул к ним голову и сосредоточился на Блейде, и постепенно взгляд больного стал осознанным. Брат Онории почти машинально натянул льняную тряпку, которой был привязал к кровати, и произнес:
— Он голубокровный.
— Блейд пришел помочь тебе.
Господин подошел и встал на колени на край кровати.
— Я тя щас развяжу, — сказал он, глядя мальчику в глаза.
— Нет! — Чарли застыл. — Нет, умоляю. Лучше так. — Он посмотрел туда, где стояла Онория. — Не надо.
— Смари на меня, — приказал Блейд. — Чарли, смари на меня. — Мальчик уставился на него круглыми и напуганными глазами. Черт побери, Блейд словно видел себя в том же возрасте, потерянного, одинокого и ужасно боящегося кому-то навредить. Ему никто не помог во время обращения и не научил сдерживаться. Только преподали урок, которого он не забудет до самой смерти. — Я не дам те причинить им вред, я сильнее тя и быстрее. Ты доберешься до них тока через меня.
Онория ахнула:
— О, Чарли, не глупи, ты не сделаешь ничего подобного.
В глазах мальчика заблестели слезы, и он отчаянно уцепился взглядом за Блейда:
— Обещаете?
— Даю слово, — решительно ответил тот.
По щекам Чарли полились слезы, а из горла вырвался всхлип.
— Спасибо. Боже, спасибо вам! Я только об этом и думаю. Мне это снилось… — Он разрыдался. — Они не понимают. Никто не понимает.