Но не всегда люди верили в Судию, и каждое племя почитало некогда своих богов. Иные были добрыми, ничего не просившими за свою помощь, другие же за все требовали кровавых жертв, особо любя, когда их алтари кропила горячая человеческая кровь. Их ждала разная судьба, этих богов, которых стоило бы называть лишь демонами, иные оказались забыты, но в некоторых верили и поныне. Такой была Тайла, богиня любви, хранительница домашнего очага, коей поклонялись в этом мире едва ли не с момента его появления. К ее храму и направлялся принц Эрвин.
Удар сотряс двери храма, круглого строения с заостренной крышей, венчавшего плоский холм, подножье которого густо поросло цепким кустарником. Старый жрец, тщедушный, седой, приоткрыв створку, подслеповато уставился на принца, к которому прижималась всем телом дрожавшая не тот от волнения, не то просто от ночной прохлады девушка.
- Скорее, старик, обвенчай нас, - потребовал наследник престола, врываясь в озаренный бившимся в центре пламенем храм. - Спеши!
Этот огонь не гас никогда, что бы ни случалось. Святилище стояло на холме столько, сколько помнили себя люди, основанное еще в незапамятные времена, задолго до Альфиона и даже овеянной легендами Империи, и всякий мог найти здесь утешение и добрый совет.
- Эрвин, мальчик мой, - неуверенно вымолвил жрец, не понимая спросонья, что творится. - Как ты здесь в такую пору?
- Торопись, жрец, - порычал принц. - Не заставляй меня явить свой гнев, старик!
Прежде они так долго беседовали меж собой, и юноша, открыв рот, молча внимал старым преданиям, оживавшим в устах престарелого жреца. Теперь же перед старцем стоял не жаждущий общения мальчик, но будущий король, уже научившийся повелевать.
- Не мешкай, - потребовал Эрвин. - Делай, что приказывают! - и, едва не сбив дряхлого служителя Тайлы с ног, наследник ворвался в храм, втащив следом за собой впавшую в ступор девушку.
- Так же нельзя, господин, это против традиции, нужно дождаться рассвета и только тогда... - попытался успокоить ночного гостя жрец, но, увидев в глазах наследника огоньки подступающего безумия, сдался. Крутой нрав нынешнего государя был известен всем в Альфионе, и принц не отличался большим терпением и кротостью. А потому жрец, засеменив вглубь храма, покорно произнес: - Ступай за мной, мой господин.
Принц обернулся к сосредоточенным и мрачным спутникам, напряженно тискавшим рукояти своих мечей и настороженно озиравшимся по сторонам.
- Кертус, - произнес Эрвин, взглянув на одного из товарищей, прежде всегда следовавших за ним, и ныне не предавших своего принца. - Кертус, мой верный друг, будь со мною рядом. А остальные пусть охраняют святилище снаружи.
- Мой принц, - сверкнув глазами, молвил один из юношей. - Мой принц, пока в наших руках довольно силы, чтобы поднять клинок, никто не посмеет переступить порог этого храма.
Юнцы, выросшие на героических балладах, сейчас они вели себя, как чаще подобало бы поступать тем, кто носит рыцарские шпоры. В глазах своих товарищей молодой принц видел только решимость, но места страху или сомнениям там не было.
- Ну же, жрец, - требовательно произнес Эрвин, когда его спутники, кроме Кертуса, вышли вон, закрыв за собой ворота, отрезавшие озаренный слабым пламенем костерка храм Тайлы от остального мира. - Давай же! Не медли, ибо у нас нет ни мгновения лишнего, жрец!
- Да свершится твоя воля, принц, - с этими словами старик оплел сцепленные руки влюбленных тонкой шелковой ленточкой, словно связывая их друг с другом. Белый цвет был символом чистоты, духовной и телесной, и потому ленточка та была соткана из ослепительно белого шелка. - Я проведу ритуал, и простит мена Тайла, если сделаю что-то против обычая.
Старец обошел вокруг очага, в котором слабо трепетало священное пламя, и бросил в огонь несколько тонко распиленных плашек. Огонь, с радостью поглотив пищу, вспыхнул с удвоенной силой, и извивающиеся языки его чуть не коснулись кровли святилища. Эрвин, не выпуская ладони Ильмы, намеревался пойти следом за жрецом, но тот жестом заставил влюбленных остаться на месте, в молчании наблюдая за каждым действием хранителя священного пламени. Лишь сейчас во взгляде девушки промелькнул огонек разума, только в эти мгновения она начала сознавать, что сейчас должно произойти.
- Тайла, милостивая и всепрощающая, - неожиданно сильно и уверенно, звенящим от напряжения голосом произнес вдруг старый жрец, воздев взгляд к небу. - Позволь мне, верному и недостойному служителю твоему, хранителю Священного Пламени, сочетать влюбленные сердца, что явились ко мне, движимые прекраснейшим из чувств.
В неказистом святилище воцарилась торжественная атмосфера, и Эрвин, невольно все крепче сжимавший тонкие пальчики Ильмы, чувствовал, что девушку колотит дрожь, и сейчас виной тому уж точно был не холод.
- Возьмите друг друга за руки, - произнес жрец, взглянув на влюбленных. - Пройдите над Священным Пламенем и очиститесь от сомнений и скверны, дабы чистыми вступить в новую жизнь!
Взглянув друг на друга, юноша, едва успевший стать мужчиной, и девушка, совсем недавно ставшая женщиной, одновременно сделали шаг вперед, подняв крепко сцепленные руки. На мгновении ощутили нестерпимый жар огня, яростно бившегося в каменном очаге, а затем оказались лицом к лицу со жрецом, в этот миг невероятно преобразившимся и уже не похожим на того дряхлого, заспанного старика, что отворил перед ними двери храма.
- Эрвин, сын Хальвина, - возвысил голос хранитель святилища. - Будь защитником вашего очага, храни жену свою всегда, будь верен ей, не оставляй ее ни в горе, ни в радости, и да пребудет с тобой благословение Тайлы!
Взгляд жреца, в котором плясало пламя, вперился в девушку, от волнения едва не лишившуюся чувств. Она только сейчас по-настоящему стала понимать, что происходит.
- Ильма, дочь Рогнеты, - твердо, торжественно, точно перед многотысячной толпой, молвил старец, очи которого словно превратились в расплавленное золото. - Храни ваш очаг, угождай мужу своему, будь ему верна в миг радости и в мгновение горя, и да прибудет с тобой благословение...
Речь жреца прервали раздавшиеся из-за плотно затворенных врат святилища крики, затем дополнившиеся звоном оружия. Что-то тяжело ударило в ворота, а затем сильнейший удар сорвал их и в темном проеме, озаренные неверным светом факелов, возникли фигуры, тускло сверкавшие броней и обнаженными клинками. И впереди шел сам король Хальвин.
- Ни шагу вперед, - воскликнул Кертус, вытягивая из ножен блеснувший в отсветах пламени клинок. - Стойте!
Юноша видел изрубленные тела двух своих друзей, лежавшие на мокрой от росы земле. Видел он и пришпиленного к воротам храма полудюжиной арбалетных болтов третьего своего спутника, даже после смерти не выпустившего из сведенных судорогой пальцев рукоять меча. И уж тем более не остались незамеченными обнаженные клинки и нацеленные в грудь молодому рыцарю арбалеты. Но он защищал своего господина, того, кому сам, по своей воле, дал клятву служить, покуда принц не освободит его от этой службы, и был готов биться до смерти. Собственно, ясно было, что миг этот наступит довольно скоро.
- Прочь с дороги, молокосос, - глухо прорычал король Альфиона, делая шаг вперед. - Если тебе дорога жизнь, мальчишка, то не стой на моем пути!
Не говоря ни слова, Кертус выхватил клинок, и в тот же миг сухо щелкнул арбалет. Болт вонзился юноше в бедро, заставив того опуститься на колено. Король Хальвин не собирался снисходить до схватки с каким-то мальчишкой.
- Как ты посмел осквернить кровью святое место? - взвился вдруг жрец, гневно сжимая кулаки. - Прочь отсюда, святотатец!
Это могло показаться смешным, сухонький старичок против гиганта-короля, к тому же вооруженного, но в голосе, в каждом движении жреца ощущалась какая-то тайная сила, и даже охваченный яростью Хальвин опешил на миг.