Пару раз, правда, на пути отряда появлялись дружинники здешних лордов. Эти тоже смотрели на чужаков, имеющих оружие, но не имеющих никаких гербов или знаков, с подозрением, но без страха, ибо были уверены в себе. Представляя. Чего стоит большинство рыцарских наемников, Кратус не без основания полагал, что один Эгерт смог бы раскидать полдюжины этих вояк. Впрочем, до столкновения дело не доходило, и воины, встретившиеся на безжизненном тракте, расходились с миром, правда, до последнего провожая друг друга брошенными через плечо настороженными взглядами.
В прочем, сейчас в поле зрения чародея не попадалось не то что рыцарских дружинников, но даже и самого оборванного бродяги. Сам того не заметив, Кратус задремал, оказавшись на тонкой грани между явью и настоящим сном. Там, где мелькают неосязаемые тени человеческих желаний, мыслей, воспоминаний. И как-то получилось, что он вдруг оказался в жилище своего учителя, которое покинул долгих тридцать лет назад, вернувшись в тот памятный весенний день...
...За толстыми стенами особняка, возвышавшегося в одном из самых престижных кварталов Харвена, в каком-то получасе ходьбы от самого королевского дворца, оплота власти и могущества, бурлил настоящий людской океан. Весна была в самом разгаре, разбитые возле роскошных особняков клумбы пестрели всеми цветами радуги, расцветала сирень, наполняя воздух божественным ароматом, сумевшим заглушить даже запах отбросов и нечистот, доносившийся со стороны кварталов бедноты. Природа оживала после долгой зимы, и одно это уже было прекрасно, но толпа, сегодня особенно яркая, источающая восторг и веселье, радовалась не только чуду возрождения жизни. Сегодня все королевство, весь Келот, от последнего голодранца до знатного сеньора ликовал, празднуя рождение наследника престола.
По всему многотысячному городу расплескалось торжество, и ликование простого люда, кто бы и как ни относился к государю, было самым искренним в этот солнечный день. Улицы еще затемно украсили флагами и просто белыми и голубыми ленточками, цветами родового герба правящей династии. Такие же ленточки повязали себе на рукава почти все мужчины, а женщины, в этот день казавшиеся красивей и желаннее, чем когда-либо, красили платья пышными бантами.
Каждый сегодня разделял радость престарелого государя Альберико, не чаявшего уже взять на руки своего сына, наследника, которому предстояло спустя несколько лет взойти на престол. Пожалуй, лишь в одном доме, отгородившемся от всего мира толстыми стенами и плотно затворенными ставнями, почти не обращали внимания на охватившее целый город ликование, поглощенные иными делами, о которых не должно было знать непосвященным.
Это здание о трех этажах, стены которого были выложены из красного кирпича, знал, пожалуй, каждый житель столицы, от последнего попрошайки до знатного сеньора, наведывающегося в свой городской особняк на несколько дней в году. А имя его хозяина было на слуху и за много миль от столицы. Даже в самой глухой деревне хоть краем уха слышали о Ризайлусе, королевском советнике, мудреце, философе... и чародее. И мало нашлось бы в королевстве тех, кто не назвал бы это имя, отвечая на вопрос о самом могущественном маге современности.
Ризайлус, чья личность была окутана плотной завесой тайны, хотя и жил в центре одного из самых больших и шумных городов северных земель, ухитрялся оставаться в одиночестве, общению с людьми предпочитая долгие часы в тиши своей библиотеки. Собрание книг, которые по просьбе мага ему доставляли со всего света, из таких дальних стран, о которых едва ли кто-то, кроме самого чародея, хоть раз слышал во всем Келоте. Королевский советник мог по праву гордиться своим собранием древних манускриптов и свитков, которому заметно уступала даже библиотека Его величества.
Возносившиеся к потолку стеллажи, изготовленные лучшими мастерами-краснодеревщиками, хранили мудрость не только людей, но и иных народов, о которых большинство людей даже не слышали. Здесь хранились свитки и книги, написанные на языках, не звучавших под этим небом уже несколько тысяч лет, и не всякий писец имел на своих руках по пять пальцев, да и у тех пальце порой венчали внушительные когти. Труды эльфийских, гномьих магов и мыслителей, по большей части не переписанные, а подлинники, даже глиняные таблички, покрытые вязью гоблинских письмен или странной, почти не поддающейся расшифровке клинописью троллей.
Как раз в библиотеке и состоялся тот памятный диспут, точно спорщики призывали древние книги, хранившие мудрость минувших веков, себе в свидетели и союзники.
- Мы, маги, владеем силами, недоступными смертным, но при этом не имеем более ничего, ни власти, ни преклонения простого люда, ни богатства, - с нотками возмущения молвил юноша, худощавый, тонкокостный, и такой бледный, точно никогда кожи его не касались солнечные лучи. - Разве можно назвать справедливым, когда у какого-то сеньора, не умеющего даже написать собственное имя, не знающего языков, верящего, что наш мир есть диск, со всех сторон окруженный океаном, есть все, чего только можно пожелать. Им наш король дарует земли и крестьян, данников, которые должны в поте лица своего трудиться ради обогащения грубых и заносчивых нобилей, мы же должны всем выказывать скромность, боясь лишний раз попасться на глаза этим напыщенным варварам.
- Не могу понять, мой ученик, чем ты недоволен, - спокойно, с едва сдерживаемой усмешкой, отвечал сам Ризайлус, философ и маг, пользующийся особым расположением самого короля. - Мы можем всецело заняться Искусством, посвящая ему всю свою жизнь. Нас уважают правители и боготворят простолюдины. Зачем нам земли и замки? Наш путь отличен от судьбы прочих смертных, ибо, получив в дар от высших сил свою магию, мы не можем сохранять желания и устремления обычных людей.
Великий чародей Ризайлус не вполне соответствовал тому образу, который обычно рисует воображение при слове "волшебник". Он был уже немолод, хотя в свои девяносто лет выглядел едва ли шестьдесят. При этом в волосах его и коротко стриженой бородке почти не видно было седины. При этом маг не полагался всецело на свои чародейские способности, поддерживая тело в надлежащей форме и иными, более приземленными способами. Именно нежелание превращаться в дряхлую развалину заставляло Ризайлуса трижды за каждую седмицу поводить по несколько часов в фехтовальном зале. В прочем, тому была и иная причина, быть может, не менее существенная, но намного менее известная кому-либо.
Ризайлус не любил присутствия подле себя посторонних, обходясь, кстати, почти без прислуги, и мастер, не столько обучавший мага владению клинком, сколько не дававший ему забыть раз полученные навыки, был одним из немногих, получивших право ступать по коридорам и залам кирпичного особняка, походившего боле на небольшой замок, кК будто всегда готовый к осаде и штурму.
Чародей не носил долгополую мантию, каковую многие его соратники по колдовскому ремеслу считали единственно подобающим одеянием. Ризайлус был облачен в бордовый камзол с золотым шитьем и выточенными из оникса пуговицами, и узкие, плотно облегающие мускулистые стройные ноги бриджи. Причем это было не повседневное одеяние, и в том же или иной расцветки камзоле могучий волшебник неизменно появлялся при дворе, тогда, когда его присутствие считал необходимым сам государь.
- Магия ради магии, не смешно ли это? - язвительно воскликнул юноша, забыв о почтении, которое должно было проявлять к могущественному магу. В прочем, сейчас Ризайлус и сам забыл о формальностях, будучи поглощен спором.
Спор о роли наделенных магическим даром, об их месте среди прочих людей и особом пути настоящих чародеев был неизбежен, это Ризайлус признавал. Когда-то и сам он, будучи еще неумелым учеником, только ощутившим в себе те силы, о которых большинство смертных не знает абсолютно ничего, он задавал тот же вопрос своему учителю. И наставник, поистине великий чародей, но великий не тем, что мог бросать дальше всех огненные шарики или метать самые ветвистые молнии, а тем, что познал тайны человеческой души, смог подобрать нужные слова. Теперь настал черед и самой Ризайлусу наставить на путь истинный своего юного воспитанника.