Наступает моя очередь хмуриться.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Нормально. А что?
– Выглядишь… рассеянным.
– Просто занят, – бурчит он, потирая лоб и глядя на свои испачканные руки, а затем на беспорядок вокруг, инструменты и пыль, словно ища что-то.
– Ладно, оставлю чек на столе. Собираюсь в город за продуктами. Может быть, тебе что-нибудь нужно? Могу купить.
– Нет, спасибо.
Рой крайне редко произносит это слово, и всегда как бы вскользь, будто ему приходится заставлять себя вспоминать о манерах. Сегодня с ним точно что-то не то.
Уже подхожу к двери, когда решаю попробовать еще раз.
– Ты точно не хочешь прийти на Рождество…
– Нет.
Уже не первый раз за последние несколько недель приглашаю Роя на рождественский ужин. Ответ всегда один и тот же, но меня это не останавливает.
– У нас полно места и еды. И огромная индейка. Я попросила Джону привезти птицу не больше восьми-девяти килограммов, а он взял и привез индейку на одиннадцать. А еще ты можешь посмотреть, каков твой стол в действии.
Этот стол – настоящее произведение искусства, соперничающее с огромным каменным камином от пола до потолка, который выступает центральной деталью нашей гостиной.
Рой копается в своем ящике с инструментами, но, судя по всему, не ищет ничего конкретного.
– Мне и здесь хорошо.
– Одному?
– Я не один. У меня тут козы, куры, псы. Они – всё, что мне нужно. – Рой делает небольшую паузу и бросает на меня испепеляющий взгляд. – По крайней мере, они не сядут мне на шею.
Убеждаюсь, что он прекрасно видит, как я закатываю глаза.
– Ну как хочешь.
– Не выпускай тепло из дома!
Со всей силы дергаю дверь сарая, надеясь, что она захлопнется с громким грохотом, но эта дверь не предназначена для сцен и встает на место плавно и тихо. Топаю по ступенькам крыльца, задерживаясь только для того, чтобы достать из джипа миниатюрную рождественскую елку в горшке.
Были времена, когда Рой вообще никого не пускал в свои однокомнатные апартаменты. И хотя он по-прежнему охраняет свою территорию, уже не возражает, чтобы я беспрепятственно входила и оставляла ему еду или рассматривала деревянные статуэтки, стоящие на прекрасных книжных полках ручной работы.
Кладу буханку бананового хлеба у плиты и ставлю на чек тяжелую банку с тушеной говядиной, которую Рой приготовил для сегодняшнего ужина. По крайней мере, так я могу быть уверена, что он его не потеряет. Затем ищу идеальное место для елки. Старый сундук у окна, рядом с фотографией дочери и бывшей жены Роя, кажется мне наиболее подходящим вариантом. Вешаю нить белых мерцающих лампочек, включаю ее в розетку и отступаю назад, чтобы полюбоваться елкой. Вряд ли это место видело хоть какое-то праздничное веселье с тех пор, как Рой переехал сюда из Техаса тридцать три года назад.
Надеюсь, он ее не выбросит.
Внимание привлекает рождественская открытка, лежащая на кухонном столе рядом с небольшой стопкой нераспечатанных счетов. Мое любопытство по поводу того, кто мог отправить поздравление Злыдню, сразу же берет верх. Бросив быстрый взгляд в окно, чтобы убедиться, что Рой не собирается возвращаться, заглядываю внутрь.
Мое сердце замирает при виде витиеватой подписи внизу: «Делайла».
Отдалившаяся дочь прислала ему рождественскую открытку? В один из тех редких случаев, когда Рой вообще упоминал о своей семье, он сказал мне, что они не в ладах друг с другом. Неужели лгал? Как часто Делайла посылает ему рождественские открытки? Делает ли она это каждый год?
В разорванном почтовом конверте лежат фотография и записка. Сначала смотрю на фотографию: на ней изображена потрясающая блондинка лет тридцати, одетая в черные джинсы и белый вязаный свитер. Ее руки обнимают двух маленьких детей – мальчика и девочку, тоже одетых в одинаковые черные брюки и белые свитера. На всех троих – праздничные красные ковбойские шляпы, в которых они запечатлены на семейном празднике. Все выглядят просто образцом идеальной, счастливой семьи, несмотря на то, что я не чувствую себя обделенной любовью мужа или отца.
Еще раз взглянув на дверь сарая, разворачиваю написанную от руки записку.
Глава 2
– Она хочет наладить с ним отношения, Саймон. Иначе зачем бы Делайла писала Рою? Зачем еще ей посылать ему фотографии внуков?
– Я не утверждаю, что у нее нет добрых намерений. – Слова Саймона, произнесенные с плавным британским акцентом, как у Хью Гранта, звучат отдаленно, поскольку мы разговариваем по громкой связи, пока он копошится на кухне.
Звон металла о фарфор подсказывает мне, что Саймон готовит себе ромашковый чай, чтобы уснуть. Этот человек так же предсказуем, как Бандит возле тарелки с едой, оставленной без присмотра.