Хозяин погладил усы, поклонился на всякий случай еще раз и удалился.
- Чтоб печаль никогда не проникла в его сердце! Чтоб я сделала метлу из своих ресниц подметать перед ним тропинку! - воскликнула Гульсун. Если бы не самаркандец, на нас уже седьмой саван сшили бы.
Она потянула Настю-ханум за руку, и они побежали в сторону, куда ушел Алаярбек Даниарбек со своим маленьким караваном.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Розу я увидел - и за ней побежал,
Увидел шипы у нее - в страхе убежал.
Й е з д и
Неожиданности подстерегали господина Анко Хамбера на каждом шагу. Неожиданности комкали все его хитрые планы, словно папиросную бумажку.
Смешно, если бы Анко Хамбер полагался на персидскую сыскную полицию. Когда он уверял Гуляма, что английское консульство не держит осведомителей, он говорил неправду. Не поверил его лжи и Гулям. Осведомителей консульство имело. Удивительно только, что такие опытные, такие многочисленные агенты потеряли в Мешхеде Настю-ханум.
Хамбер обещал Джаббару ибн-Салману ускорить ее выезд в Ашхабад. Из консульства она исчезла. Настю-ханум мельком видели, что самое поразительное, в обществе Гульсун, про которую говорили, что она не то служанка, не то временная жена могущественного шейха одного из мятежных племен юга. Гульсун крайне интересовала Анко Хамбера. За каждым ее шагом вели слежку. Знали, что она приехала из Гельгоуза с ребенком и нянькой. Остановилась Гульсун в Курейшит Сарае. Осведомителей предупредили, что отвечают за нее головой.
И вот Гульсун так же таинственно исчезает. Непонятную роль во всем этом деле сыграл паломник в белой чалме, невысокого роста, плотный, с круглой черной бородой. Он увез ребенка и Гульсун из Курейшит Сарая и доставил их во дворец Али Алескера. Туда же приехал Джаббар ибн-Салман. Агенты Анко Хамбера не посмели сунуть нос за золоченую решетку, ограждавшую алиалескеровский дворец.
Едва за круглобородым паломником захлопнулась калитка, как на улице появились две женщины. Осведомители ликовали, узнав в одной из них Настю-ханум. Анко Хамбер мог теперь сколько угодно ломать себе голову, что делали Гульсун, Настя-ханум и подозрительный паломник в роскошных апартаментах Али Алескера и о чем они там беседовали с супругой помещика и коммерсанта княжной Орбелиани.
Непостижимая история! Владелец караван-сарая имел категорическое предупреждение: "Женщину по имени Гульсун ни при каких обстоятельствах не выпускать за ворота с ребенком. Применять в случае чего силу. Вызвать полицию". И все же он упустил и Гульсун и ребенка...
На допросе в тахминате хозяин Курейшит Сарая показал:
- Господин начальник сказали: госпожу Гульсун с ребенком из сарая не выпускать даже на прогулку. Госпожа Гульсун ушла одна за покупками в лавку. Девочка осталась с нянькой Дахон-дадэ. Потом явился очень ученый горбан, очень почтенный горбан, с очень почтенной чалмой на голове. Горбан сказал: "Я из тахмината. Погрузи вещи госпожи Гульсун на ослов. Госпожа Гульсун отбывает во дворец Али Алескера, помещика. Госпожа Гульсун - новая сигэ горбана Али Алескера. Живо собирайся!" Что оставалось делать мне, бедному владельцу бедного базарного караван-сарая...
Анко Хамбер выразил свое возмущение:
- Хозяин Курейшит Сарая или болван, или мошенник первостатейный. Сейчас он пригоден только для того, чтобы точно описать приметы этого мифического господина ученого из тахмината.
Аббас, погонщик ослов, подтвердил:
- Имею трех ослов, отличных, могучих буджнурдских ослов. Каждый осел может поднять один харвар - ослиный вьюк - и довезти хоть до Мекки. Железные спины, крепкие ноги. Ослов у меня нанял горбан в белой чалме. На первого осла я посадил госпожу няньку в черном покрывале с ребенком. На второго осла положил сундук. На последнего осла положил два одеяла и три переметные сумы. Все отвез на улицу, что выходит к Священному кварталу, в богатый дом. Ох какой дом! Дом всех домов! Горбан в белой чалме, наверно, из служителей мавзолея. Очень умный, очень богатый. Заплатил целых пять кран и дал благословение.
Погонщик ослов долго стонал:
- О красавица! О жестокосердная! - Он был безутешен. Он речитативом тянул слова песенки:
На заре пришел на гору Харунэ,
Увидал девушку - ослов пасет она.
Сказал: "Девушка, один поцелуй нам дай!"
Собачья дочь, девушка, камнями швыряется.
Получив изрядное количество синяков отнюдь не от поэтических камней, брошенных рукой красавицы, бедняга погонщик вернулся со своими ослами на базар... дремать под глиняной стеной кахвеханы и мечтать о прелестях Гульсун.
Базарный ажан в белых перчатках только рот разевал, когда его вызвали на допрос.
- Я был на посту, - бормотал он, - я ре-гу-ри... ли... ровал движение. Я... никого не видел...
Генерал-губернатор счел необходимым глубокомысленно заметить:
- Великий наш поэт Ходжа Баба Исфагани изволил сказать: "Лживость национальная персидская болезнь". Мы можем вытягивать жилы из хозяина сарая, погонщика ослов и болвана ажана в белых перчатках, и они только наврут еще больше. Вы говорите: без взятки не обошлось. Предположим. Это вы, европейцы, считаете взятку преступлением... Взятка вроде милостыни нищим и убогим... Отпустите их.
Конечно, тахминат допросил бы Гульсун, Настю-ханум и Алаярбека Даниарбека. Но ни Гульсун, ни Настя-ханум, ни Алаярбек Даниарбек не пожелали попадаться на глаза персидской охранке.
Однако если бы им пришлось отвечать на вопросы, они ответили бы примерно так:
Гульсун:
- Горбан в белом тюрбане - волшебник, да стану я прахом под его ногами! Он прочел заклинание, поколдовал, и хозяин Курейшит Сарая просто ослеп и оглох. Пока я проживала в Курейшит Сарае, всякий раз, как я выходила за ворота, за мной увязывался хозяйский мальчишка, маленький шпион. Но в тот раз я купила поганцу леденечного петушка и сказала, что мне нужно свидеться с одним молодым человеком. Вот мальчишка и отвязался от меня, а я разыскала Настю-ханум... и потом все случилось, что случилось...
Настя-ханум:
- Волшебство?.. Заклинания? Я не знаю, во сколько милейшему Алаярбеку Даниарбеку обошлись волшебные заклинания. Но хозяин Курейшит Сарая, конечно, равнодушен к уговорам и неравнодушен к деньгам. За деньги он продаст отца и мать.
Алаярбек Даннарбек:
- Взятка? Подачка? Известно, осел, груженный золотом, возьмет и неприступную крепость. Но мы - служащий, советский служащий, который живет на зарплату. Хорошо, если бы нам Петр Иванович надбавил бы. У нас жена, дети. У нас дочка учится на доктора. У нас золото в кошельке не водится. Нам деньги самому нужны. Зачем мы вдруг ни с того ни с сего начнем разбрасывать золото. Этот мошенник, хозяин караван-сарая, конечно, сразу понял, что одно из двух: или иметь неприятности, или не иметь неприятностей. Слишком много хлопот, когда подозрительная сопливая девчонка, не умеющая произнести слова "мама", живет в твоем караван-сарае и ею интересуется полиция. Я понимаю, еще интересовались бы крутобедрой красавицей Гульсун:
На вершине высокой горы я и ты.
Агат и жасмин - я и ты.
Если в могиле мы очутимся, я и ты,
Пусть в один саван завернутыми окажемся - я и ты!
И вдруг приходит в караван-сарай солидный человек и говорит: "У вас живет девочка со своей мамашей. Вы знаете, дорогой, почему девочкой интересуется полиция? А потому, что девочка дочь самого шаха. Вон как ее разрядили, словно малику - принцессу. Ну-с!" Простофиль не возделывают и не собирают в амбары, они сами плодятся. Хозяин караван-сарая обрадовался, когда я его избавил от забот о девочке.
Алаярбек Даниарбек потирал свои короткие ручки и хихикал. Он разглагольствовал, сидя в самом красивом уголке Мешхеда в крошечной кахвехане на берегу многоводного канала. Он пил кофе по-турецки с рыжеусым хозяином кахвеханы и потешался над двумя переодетыми полицейскими, слонявшимися по пыльной мостовой.