- На, большевик, читай!
Все уставились на Зуфара. Они в упор разглядывали его, словно примеряясь.
Араб расставил Зуфару ловушку. Кто поверит теперь Зуфару, что он не добровольно читал контрреволюционное воззвание на сборище врагов советской власти? Кто тянул его за язык? Ну а если Зуфар отказался бы читать? Тогда Джаббар еще более укрепил бы свои авторитет среди калтаманов... Он доставил бы им удовольствие расправиться с пробравшимся в Каракумы соглядатаем.
Все это, к сожалению, Зуфар сообразил не сразу. Просьба Эусена Карадашлы, только что заступившегося за него и спасшего от расправы, сбила с толку. Разве можно отказать старику вождю?
Он читал обращение, и лишь постепенно до его сознания доходило, в какую яму его толкают Джаббар ибн-Салман и главарь иомудов. Не копай сам под стеной - стена на тебя самого же упадет. Самое неприятное, что он читал громко, спокойно. Его никто не запугивал. Ему никто открыто не угрожал. Он читал обращение и искренне изумлялся его наивности и идиотизму... Он читал и думал: "Неужели есть люди, которые поверят?" Одно он понял правильно: такого воззвания не могли сочинить на четырнадцатом году советской власти люди, живущие в Советском Союзе и находящиеся в здравом уме. Воззвание сочинили, конечно, злейшие враги Советов, и притом враги, живущие прошлыми, допотопными взглядами, не знающие советских людей. Вот когда в сознании Зуфара слово "панисламизм", вычитанное им в газетных статьях, приняло осязаемую, весомую форму...
Он машинально читал:
- "Гласит аят из корана: "Помощь от бога и победа близка!" Проживающим в России народам Туркестана, Татаристана, Казахстана, Киргизии, Туркменистана, Узбекистана и Таджикистана! Салам от диванбеги Мухаммед Ибрагим-бека и его высочества эмира Алим-хана..."
Но тут чтение прервал писклявый голос Сеид Батура. Никак он не хотел уняться.
- Ой, - пищал он, - да этот разгребатель дерьма, старый развратник эмир еще, оказывается, жив!..
- Тсс, - зашипели на него. - Одно ухо сделай дверью, другое воротами. Слушай!
- Продолжай! - резко сказал Джаббар, видя, что Зуфар заколебался. Времени у нас мало.
Вечер спускался на аул Джаарджик. Кирпично-красные тени ползли с барханов в промежутки между юртами. Солнце бросало последние тяжелые лучи в аспидно-синее небо. Дымки от очагов поднимались прямыми струйками вверх. Джигиты вели к колодцам коней на водопой. Голос Зуфара разносился далеко, но никто, кроме сидевших на красной кошме главарей не заинтересовался обращением к мусульманам, никто не подошел послушать, что там читают. Кто спал прямо на песке, подложив под голову свою мохнатую папаху, кто сидел скорчившись и тупо уставившись в пространство, кто жевал сухой лаваш, запивая его соленой джаарджикской водой из деревянной чашки... Никому и дела не было, что там пишет глава туркестанских мусульман в своем длинном-предлинном витиевато написанном и малопонятном воззвании... Если бы Зуфар имел возможность заранее познакомиться с содержанием обращения, он, конечно, отказался бы читать его. Но он не знал и к тому же боялся ожесточить главарей калтаманов. Он читал, даже не вдумываясь в смысл слов. Он хотел выиграть время.
- "Настоящим извещаем, что до этого времени при императоре России Николае и при эмире бухарском Алим-хане все нации спокойно и счастливо жили на своей родине, свободно исповедуя свою религию. В восемнадцатом двадцатом годах император Николай и эмир бухарский были свергнуты со своих священных престолов..."
- И хорошо, что таких гусаков прогнали, - пропищал Сеид Батур.
Пожалуй, только он один внимательно слушал. Караджа Тентек о чем-то шептался с соседом. Остальные главари сидели нахохлившись и надвинув порозовевшие от закатных лучей папахи на лбы и, кто их разберет, то ли дремали, то ли думали о своем под монотонное чтение. Они оживились немного, когда Зуфар дошел до несколько необычного места, что в Туркестане якобы "попрана честь женщины, что женщины превращены в проституток, что все мужчины и женщины поголовно заражены сифилисом и шанкром..."
Все исподтишка глянули на Бекеш Отан Непесова. Он очень переживал, что у него провалился нос - последствие болезни, подхваченной в Польше во время русско-германской войны. Стар был Бекеш Отан Непесов, но слыл еще отчаянным забиякой. Не терпел он и малейшего намека на свой нос, и все поэтому поскорее отвели глаза. Именно поэтому старый драчун воинственно запыхтел.
Зуфар читал. Он думал о другом и с трудом понимал слова. Обращение было написано путано. В нем говорилось о том, что "правительство заставляет засевать землю "проклятым хлопком", насильно навязывает крестьянам плуги, портящие мусульманскую землю, и пускает на поля мусульман "тирактура", проклятые аллахом и сделанные на иностранных заводах..." Одна фраза особенно поразила его своей глупостью: "Специально назначаются правительством карманщики, - говорилось в обращении, - очищают карманы членов кооперативов - угнетенных крестьян, стоящих в очередях за фунтом хлеба..."
Тут уж не выдержал даже мрачный Караджа Тентек. Сипя и фыркая, он спросил:
- Да бросьте! Разве такое можно писать? Большевики, выходит, совсем дураки?
Но никто его не поддержал.
Вожди завздыхали и заохали, когда прозвучали слова обращения, направленные против колхозов:
"...Правительство, сбив с пути дайхан-середняков, сгоняет их в так называемые колхозы, - будь они прокляты аллахом!"
Многие вытягивали головы и старались разглядеть в толпе среди юрт своих людей. Кто-то кричал уже: "Эй, Мурад Куль, иди послушай, что тут про тебя написали". Но оживление потухло так же быстро, как и возникло. Дальше в обращении пошло опять такое, что мало трогало туркмен, никогда не отличавшихся приверженностью к религии. Впрочем, два или три ахунда, пытаясь привлечь к себе внимание, сделали вид, что напряженно слушают, даже сняли чалмы и положили их перед собой на кошму.
"Достопочтенные братья, - говорилось в обращении, - знайте же, что вас ждет впереди. В будущем правительство вознамерилось изничтожить все мечети и дома божьи, а вместо них воздвигнуть клубы и свои школы. Мусульман будут сжигать без омовения и похоронной молитвы. Братья, не оплошайте! Ведь ваших жен, за которых вы заплатили по тысяче рублей, правительство принимает в ряды комсомола, чтобы вынудить вас дать вашим женам развод. Ведь выезжающие в кишлаки и аулы комиссии с заданием расширить площадь под хлопок на самом деле расширяют площадь проституции и разврата. Все это вам хорошо известно. Из-за предательского и безобразного правительства подданные последнего не вправе быть хозяевами своих жен, своей собственности, а загсы заставляют открывать женам мусульман те части тела, которые запрещено показывать шариатом посторонним мужчинам..."
Тут Зуфар не мог удержаться от смешка. Он поднял повыше обращение, потряс им и сказал:
- Этот коврик соткан на ткацком станке лжи, каждая нитка в нем подлость...
А Сеид Батур - недаром его звали "котелок в огне" - вскочил, захлопал себя по бедрам и поднял писк:
- Что там понаписано в дурацкой бумажонке! Кто видел, чтобы у туркмена отняли жену?.. Да наши туркменки сами кому угодно голову оторвут! Вы что, не знаете наших женщин? У них медные коготки. Нет, дурак сочинял эту пустую бумажонку... Эй ты, грамотей, довольно читать!
- Мой нос сообщает моему животу, что моим зубам пора приступить к работе, - с важностью сказал Бекеш Отан Непесов и грозно посмотрел на собрание. Он многозначительно упомянул о своем отсутствующем носе, и все поняли, что задира ищет ссоры.
Джаббар обрушился на Сеид Батура и Непесова и потребовал внимания к такой священной бумаге, составленной главой "Иттихада" самим господином Чокаевым, одобренной высшим исламским духовенством и скрепленной печатью самого их высочества амира бухарского Сеид Алим-хана.
Пропищав что-то очень обидное в адрес эмира и вызвав одобрительный смех среди калтаманов. Сеид Батур встал.
- Пора помолиться и поужинать. Эти звуки барабана, - мотнул головой в сторону Зуфара, - от пустого желудка. Размахались саблями... Давно известно, что, угрожая восстанием, можно нажить капитал, а начать восстание - значит потерять все. Еще я подумаю. А вы, поднимая пыль своими походами, хотите, чтобы улеглась смута и недоверие... Чепуха!