Приближаясь к холму, грузовик вдруг резко сворачивает влево — в Городище.
Капитан приподнимается еще немного и, протянув руку за борт грузовика, словно пытается схватить солнце.
— Стой! — бурчит красноармеец в кузове и нацеливает свой автомат на пустой желудок Виссе.
Окрасив свет последними лиловыми лучами, день по «гружается в заснеженную русскую степь. Они проезжают через какое-то местечко. Виссе знает его, часто здесь бывал. Еще две недели назад здесь географически считалась Россия, но, судя по указателям, надписям, машинам, оружию, униформам, людям, голосам и суете, здесь был немецкий островок, который в этом красном вихре, налетевшем на степь, вновь крошась, погрузился в небытие.
Трое суток они пробирались в сторону Дона, и вот за два часа русский грузовик доставил их обратно. Это было приключение. Возможно, последнее.
Только когда перед русским армейским штабом Виссе стаскивают с грузовика, русский плен становится для нею фактом.
И все же он с любопытством оглядывается вокруг. Его всегда интересовало, как все это выглядит у противника, за его линией. Теперь есть возможность это увидеть.
Быть пленным — это значит быть безоружным во власти настроений, коварства, жажды мести и произвола зловещего врага, в которого ты стрелял и которого хотел уничтожить. Право? Здесь оно утрачено, и вся надежда только на милость.
«Что они сделают со мной? — спрашивает себя капитан. — Будут пытать на допросах, унижать и мучить до смерти? Вдавят гусеницами танков в снег? Разделаются выстрелом в затылок? Изобьют до смерти, а тело вышвырнут на помойку или заставят медленно подыхать в Сибири?
Собственная пропаганда годами забивала нам, солдатам, головы этими страшными картинами.
Может, все же было бы лучше пустить пулю в лоб или подорвать себя хорошей связкой гранат?
А если какой-нибудь красноармеец поднимет свой карабин, чтобы прикладом размозжить мне голову? Что я сделаю? Буду защищаться?
Во всяком случае, это я твердо знаю, буду смотреть, как он это сделает, и, когда буду подыхать, все равно буду смотреть, чтобы знать, каково это».
— Карашо будет! — ободряюще кричит им красноармеец, который привез их сюда, потом он запрыгивает в кузов, и машина уезжает.
Обер-вахмистра, унтер-офицера и денщика командира отделяют от капитана Виссе и майора Гольца.
Низкая крестьянская глинобитная хата. В дверях капитану приходится пригнуться. Первое впечатление: в комнате натоплено. После многих дней — тепло, которое плывущими, подрагивающими волнами излучает раскаленная печь, и Виссе жадно вдыхает это тепло в промерзшие легкие.
Через полчаса растает даже превратившееся от мороза в жесть полевое обмундирование, и пальцы ног, которые еще должны быть где-то в сапогах, тоже потихоньку оживут.
Оба немецких офицера переданы русскому майору в роту пропаганды, которая здесь разместилась.
Стены хаты оклеены пропагандистскими плакатами, листовками, сообщениями с фронтов и красными полотнищами с лозунгами. Над столом, пышно задрапированным красным флагом, висят на стене портреты Ленина и Сталина.
Слишком кричаще, навязчиво, кажется капитану, невероятно примитивное все это убранство. «Словно на празднике!» — Виссе не может подавить улыбку. Русский майор поднимается, следит за взглядом Виссе, и нечто вроде улыбки появляется в уголках его губ.
Русский высок, строен, светловолос, ухожен и не лишен светскости. Возле него, еле умещаясь на стуле, сидит русский капитан, широкий, приземистый, с бычьей шеей. Он тоже проследил за тем, как Виссе осматривал убранство помещения, и, похоже, его злит, что украшение стен не вызвало у немецкого офицера серьезного отношения.
Под черной, неухоженной гривой волос у него толстое, загорелое лицо.
Фанатично поблескивающими глазами из-под густых бровей русский капитан с ненавистью разглядывает немецких офицеров.
«Похоже, он не замышляет в отношении нас ничего хорошего, — думает Виссе. — Известный сорт людей, таких и у нас хватает».
— Ваше имя?
— Имя вашего отца?
— Где родились?
Во время многих допросов капитана уже так часто спрашивали об этом, что он отвечает допрашивающему его комиссару на заданные по-русски вопросы (Фамилия? Имя? Отчество?) без перевода сразу по-немецки.
— Являлись ли членом национал-социалистской партии?