Он пр-ипомнил во всех подробностях историю своей отставки. Сначала был указ о сокращении армии. Они радовались и одобряли этот указ, понимая его мирные цели и благородные задачи. Потом, когда речь пошла о практическом выполнении этого указа, некоторые офицеры, особенно те, что постарше, заволновались. Коекому оставалось дослужить до положенной пенсии годдва. Кое-кто не хотел уходить, чувствуя себя еще вполне способным к службе. Были и такие, что просто пугались перемены, как жители глухой деревеньки пугаются переезда в шумный город. Для страха имелись основания:
у многих офицеров не было гражданской специальности.
Однако будильники службы были заведены отдельно для каждого. Отделы кадров работали исправно. Ежедневно раздавались звонки, и кому-то из офицеров приходилось подниматься, уступая место более молодому.
Многие штатные должности сокращались, и тут уж надо было уходить из армии.
- Нет, ты только послушай,-прервал его размышления Копна.
- Без меня разбирайтесь, - отмахнулся Степан Степанович и опять задумался.
Он вспомнил, как его вызвал к себе генерал - непосредственный начальник и боевой товарищ.
- Как дела, старина?-спросил генерал непривычно приветливо, и Степан Степанович сразу понял: что-то не то, никогда еще за много лет совместной службы он не обращался к нему так фамильярно.
- Что, и мне звоночек?
Генерал смутился, полез в стол и достал бумагу.
В ней официально предлагалось рассмотреть вопрос об отставке офицеров. В списке была фамилия и Стрелкова...
- Ну, легенда, - пробасил Куницын и толкнул Степана Степановича в бок.
- Да спорьте вы на здоровье,-сказал Степан Сте"
панович и продолжал вспоминать.
Генерал посоветовал комиссоваться, и Степан Степа* нович послушался его совета.
В госпитале только и разговоров было о болезнях, о статьях, о пенсии, о процентах и выслуге лет. Здоровые и крепкие офицеры-те, что еще вчера вставали по тревоге, стойко переносили все трудности воинской жизни, любили под гром оркестра шагать впереди своих полков и батальонов, могли ползать по-пластунски, прыгать с парашютом, водить танки, учить солдат,все эти боевые и закаленные командиры превратились вдруг в озабоченных, жалующихся, больных людей...
Все в Степане Степановиче протестовало против этого неестественного положения. Но приказ есть приказ, и он привык выполнять его: ходил по врачам, жаловался на болезни и ранения, сдавал анализы.
- Поздравляю, -с непонятной завистью произнес сосед по палате-лысый, рыхлый полковник, когда Степан Степанович, злой и потный от стыда, вернулся с комиссии.
- Иди ты к черту! - грубо ответил Степан Степане* вич и пошел в курилку.
- Ты чего это? - обидчиво пробасил Куницын.
- А что?
- Да к черту меня посылаешь...
Степан Степанович не успел ответить. По дорожке, прижимая двумя руками коричневый портфельчик, шла Иринка и плакала.
- Ты о чем, дочка?
Она покосилась на посторонних и ничего не ответила"
Степан Степанович достал платок, утер ей слезы.
- Замерзла?
- Нет,-сказала она, качая головой.-Двойку па физкультуре получила.
И она заплакала горше прежнего.
Степан Степанович козырнул товарищам.
- Заходите вечерком. Может, пульку сгоняем.
По вечерам, обычно в выходные дни, у Стрелковых играли в преферанс. Степан Степанович любил эту игру с давних пор, не очень увлекался ею, но, когда доводилось, играл с охотой. Преферанс отвлекал от каждодневных забот и тревог, от мыслей по службе, успокаивал.
Играли не часто, но с удовольствием.
Так было.
Теперь играли почти каждый вечер. Обязательно приходил полковник в отставке, старяй друг дома Самофал.
Еще кто-нибудь на огонек появлялся. А нет, так играли втроем: Самофал, Степан Степанович и Нина Владимировна.
Самофал являлся ровно в двадцать ноль-ноль, пожимал руку улыбающейся хозяйке, звонко прищелкивая при этом каблуками. Рассаживались, Нина Владимировна доставала карандаши, Иван Дмитриевич вынимал из кармана расчерченный лист бумаги, пододвигал к себе сапожок-пепельницу. И игра начиналась.
В этот приход Самофала Степан Степанович вдруг заметил, как за последнее время изменился Иван Дмитриевич. Трудно было определить, в чем состояла эта перемена. Он был все тот же: высокий, красивый, по-юношески стройный. Седина не старила, а молодила его энергичное лицо, как бы освещая его дополнительным светом. Даже привычка приглаживать двумя руками и без того гладкие, всегда хорошо лежащие волосы осталась.
Но вместе с тем было в нем что-то такое, чего раньше Степан Степанович не улавливал-то ли больше морщин появилось у глаз и у губ, то ли не так тщательно, как обычно, он был побрит и подстрижен, то ли не совсем чистый подворотничок был на его еще не старом кителе.
Что-то было.
Самофал "и на этот раз вынул лист бумаги, старательно разгладил его и положил перед собой.
Степан Степанович посмотрел на этот лист и опять впервые обратил внимание, как тщательно он расчерчены линии четкие, прямоугольник правильный, пулька ровная, места записи красиво разлинованы цветными карандашами.
"Сколько времени потрачено на это,-подумал Степан Степанович, сам не зная почему испытывая досаду. - Наверное, полдня чертил".
- Ты здоров ли?
- Вполне.
- Что-то часто я тебя навеселе вижу.
- Бывает.
Нина Владимировна воспользовалась разговором мужчин и вышла из комнаты.
"Если он не хочет делать это сам, - рассудила она, - то я от его имени сделаю".
Нина Владимировна прошла в коридорчик, к телефонной книжке, где был записан телефон Сидора Митрофановича - директора Текстильного института.
Едва она успела поговорить с Сидором Митрофановичем, раздался звонок. Заявились Копна, Куницын и редкий гость - полковник в отставке Шамин, секретарь партийной организации жилконторы.
Копна пришел с газетой в руках. Раздевшись, он быстренько причесал свои редкие волосы с пробором посредине, так что каждый волосок был виден. Пробор был прямой, как по линейке, и нос у Копны прямой, и губыдве бледные ленточки, чуть загнутые у краев. Он прошел к столу широко и уверенно, по-моряцки расставляя ноги, и тотчас заговорил своим жиденьким, простуженным голоском:
- Что же творится в Конго, товарищи?! Курс на расчленение.
Он произнес это таким трагическим тоном, как будто его самого собирались расчленять.
- Ты хоть поздоровайся, борец за ослабление международной напряженности, - прервал его Самофал и встал, чтобы пожать руку товарищу.
Куницын вошел стремительно, загудел, засмеялся, выдал хозяйке целую серию комплиментов.
Шамин появился тихо, поздоровался тихо, сел тихо.
Он не любит шума, он - человек дела.
Нина Владимировна занялась чаем, запорхала из комнаты на кухню, только рукавчики у халата развевались, словно подрезанные крылья.
Мужчины остались за столом одни.
- А я, собственно, пришел пригласить тебя на дачу, - пробасил Куницын и, вероятно желая объяснить, почему он приглашает только Степана Степановича, сказал: - Скучает вояка. Знаете, о чем он сегодня докладывал мне? Работать, мол, надо.
- Конечно, - подтвердил Степан Степанович. - Я уже целый месяц ищу работу. Договорился с одним однополчанином пойти на завод, да он приболел.
- Видите!-воскликнул Куницын, удивленно разведя руками, и засмеялся.
Товарищи не поддержали его.
Куницын размашисто пригладил усы и спросил басовито:
- Куда же, если не военная тайна, намечаешь?
- На завод хочу. Слесарем. Это моя довоенная специальность.
- Ну-у, - протянул Куницын и обвел глазами товарищей, - удивил,слесарем...
- А что особенного?-спросил Степан Степанович, не понимая иронии Куницына.-Я действительно работал слесарем. Ты просто не знаешь. Все время как-то тянуло на завод вернуться. И сейчас пойду на работу с радостью, если, конечно, место найдется.