Между прочим, этот Копна мне до плеча, и весу в нем килограммов пятьдесят-не больше. Представляешь - Копна?!
Тебя прошу: напиши Сержу и в партком, Песляку, тебя послушают. Не дело это - из-за ничего на человека. Он вовсе не такой... Он знаешь какой...
Ганна перечитала Сенино письмо, секунду помедлила и решительно сгребла конверты в сумочку.
Она спешила, как врач спешит к больному человеку, ждущему его помощи.
По дороге вспомнила, что не опустила свои письма, на мгновение задержалась.
- Теперь ни к чему,-проговорила она, чувствуя в себе новые силы, как после крепкого и глубокого сна, дающего отдых и энергию жизни.
* * *
На этот раз Журку никто не разбудил. Он проснулся сам и, еще не открывая глаз, почувствовал: проспал.
В комнате было по-дневному тепло. Птицы пели тоже подневному, не так оживленно и весело, как по утрам.
И шум, доносящийся с улицы, был дневным, не таким гулким, как в ранние часы, смешанным с другими шумами, приглушенный надвигающейся жарой июльского дня.
Из кухни доносились нервные голоса матери и. бабушки. Журка вспомнил, что нужно разыскать Ганну, и мгновенно поднялся, решив про себя, что уйдет на поиски ее, чего бы это ни стоило.
Одежда еще не просохла, пришлось надеть тренировочный костюм. Он помедлил, покосился на окно и рывком открыл дверь.
Разговор тотчас смолк. Мать и бабушка повернули головы в его сторону.
"Пусть что угодно - молчать буду".
К его удивлению, они не сказали ни слова, только ответили на его "доброе утро" и опять занялись мытьем^ посуды, точно это было таким важным делом, от которого нельзя оторваться.
После завтрака мать произнесла только одну фразу:
- Я очень тебя прошу, ходи через дверь.
- Перед соседями неудобно, - поддержала бабушка.
Журка молча кивнул и бросился к выходу.
- А книги? -крикнула мать вдогонку.
Пришлось возвращаться за учебниками...
На заветной скамейке Ганны не было. Журка немедля направился в "Энергетик".
Первое, что он увидел, подойдя к столику дежурной сестры, были цветы. Розы.
Журка даже вздрогнул: "Неужели мои? Откуда? Почему?" Но не успел ответить: сестра вскинула покрытую косынкой голову и устремила на него вопросительный взгляд.
- Мне бы,.. относительно... Тут товарищ один, - замямлил Журка.
- Фамилия?
- Фамилия? - повторил Журка.
- Ну да, фамилия. Я ж не знаю, о ком вы спрашиваете.
Журка не знал фамилии Ганны. Это было нелепоне знать фамилии, - но так уж вышло, сразу не спросил, а потом неудобно было спрашивать. И вообще, он не привык еще по фамилиям, с ребятами все больше по имени, а то и по кличкам. А с девушками... Они для него тоже были Машами, Танями, Зинами...
- Вот такая... - Журка прочертил круг над своей головой, что должно было означать венок, но тут же замолк, поняв, что выглядит глупо.
- Не понимаю.
И вдруг Журка вспомнил конверт. Он успел тогда прочитать два слова: "Энергетик" и "Цыбулько". Первое - это вот санаторий. А второе?
- А Цыбулько может быть? - спросил он неуверенно.
- Почему нет? Украинская фамилия. Значит, Цыбулько?-сестра потянулась к толстому'журналу с загнутыми краями.
Журка покосился на цветы, радуясь, что все наконец выяснится и сейчас он разыщет Ганну.
- Цыбулько, Ганна Тимофеевна,-прочитала сестра, проведя пальцем по.раскрытому журналу.
- Да, да, Ганна, - поспешил подтвердить Журка.
- Уехала.
- Как уехала?
- Одним из видов транспорта.
- Ну что вы?! Не может быть.
- Досрочно на пять суток.
Журка вышел из санатория и остановился на широком крыльце.
"Уехала. А как же я? А что же со мной?"
Он не мог себе представить, что будет дальше, и боялся сделать шаг вперед. Площадка крыльца была как бы плацдармом, на котором он мог еще держаться, хотя бы памятью о ней.
Мимо него проходили люди, поглядывая на Журку с любопытством, спрашивали, кого он ждет. Дальше оставаться здесь было неудобно, и он, сделав над собой усилие, медленно сошел с крыльца.
Вокруг кипела жизнь. Доносились голоса людей. Он ничего не слышал и никого не замечал. Все это теперь не трогало его и не существовало для Журки, все это теперь опустело, поблекло и потеряло всякий смысл. Он шел один точно по вымершему городу.
Его окликнули, но Журка не остановился. Никому он не нужен, и никто его не интересует.
Кто-то хлопнул Журку по плечу.
Цыган!
- Торопишься? Догоняешь кого-то? - спросил. Цыган.
Журка не ответил.
"Да, да, догонять! - блеснула мысль. - Она ж из Ленинграда".
Журка бросился домой.
Мать сидела у раскрытого окна и шила.
- Вот что, - с ходу, едва переводя дыхание, произнес Журка. - Напрочь! - и швырнул учебники так, что они, скользнув по столу, упали на пол. ^
Мать подняла на него удивленные, все так же печальные глаза. На мгновение жалость, к ней сжала Журкино сердце, но он тут же поборол это чувство, крикнул:
- Не буду заниматься. Летим домой.
- Что ты говоришь? - Брови Нины Владимировны дрогнули.
- Не хочу! - закричал Журка, боясь пожалеть мать, отступить от решения. - Не выбрал... Глупо.., Пойду работать... На завод пойду.
На крик из кухни появилась бабушка.
- Нет, ты только послушай,-зарыдала Нина Владимировна.
Журка бросился к себе наверх и начал собираться, засовывать в чемодан одежду и книги.
Снизу доносились сдержанные рыдания и прерывистый разговор. Бабушка успокаивала мать.
"Молоток бабуся!"-одобрил Журка и придавил чемодан коленом.
Тут он вспомнил о медали, подарке бабушки в день окончания школы.
- Вот это уж теперь ни к чему,-сказал Журка.
Он достал из чемодана коробочку и аккуратно положил ее на дедушкину полку с книгами.
Мать еще несколько раз в этот день пробовала уговаривать его. Журка не отступал от своего.
Наутро Нина Владимировна позвонила знакомым и, заручившись местами на самолет, стала укладывать вещи. Она собирала платья и плакала. А Журка думал:
"Если она поездом, тогда я раньше ее прилечу. Вот будет здорово. Вот будет номер! Здравствуйте, Ганна. Я - вот он!"
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Сильный стук разбудил Степана Степановича. Он приподнялся на руках," прислушался. Стук повторился.
Степан Степанович заспешил к дверям.
- Кто?
- Свои.
Это был голос жены.
От неожиданности он не мог открыть дверь. Цепочка выскальзывала из пальцев. Наконец открыл, увидел Нину Владимировну и сына.
Журка стоял у порога, смотрел на него выжидающе, сжимаясь весь и сутулясь. -
- Все горбишься,-сказал Степан Степанович.- Проходите.
Нина Владимировна опустилась на табуретку у плиты и заплакала.
- Что такое?
- Ты еще... еще не знаешь всего, - выговорила Нина Владимировна сквозь слезы.
Степан Степанович не понял ее, оглянулся на Журку.
Тот стоял, виновато улыбаясь, но в глазах его появилось то выражение, которое уже было однажды: и пугливости, и решительности, и готовности действовать наперекор всему-выражение солдата, победившего страх.
- Не хочет сдавать... Учиться не хочет, - с трудом выговорила Нина Владимировна.
- Ну и что ж. Не маленький. Еще есть время подумать, разобраться.
- Нечего сказать-утешил. Я думала, хоть ты воздействуешь. А ты... - Нина Владимировна достала платок, утерла лицо и резко поднялась. - Ну, чего стоишь! - прикрикнула она на Журку и пошла по комнатам, твердо ступая, словно стараясь подчеркнуть этим свою злость и обиду.
"Не плачет больше-и ладно",-подумал Степан Степанович и пошел умываться.
- У Иринки был?-крикнула вслед ему Нина Владимировна.
- В порядке,-не останавливаясь, ответил Степан Степанович.
Дверь в ванную комнату была полуоткрыта. Он заметил, что сын выходит на кухню и все поглядывает в его сторону. Выйдет, взглянет, делая вид, что ищет что-то, и опять скроется.