"Горит на работе, - шутливо подумал Степан Степанович, но тут же поправился по-серьезному: - Ив самом деле, он раньше семи не уходит. С него за всех нас спрос.
И за Кирилку, наверное, до сих пор таскают".
Кузьма Ильич закончил разговор, доброжелательно попрощался с рабочими и бросил взгляд на Степана Степановича.
Степан Степанович встал, по старой армейской привычке вставать перед начальством, произнес не громко, но все-таки на военный лад:
- В связи с возвращением товарища Цыбулько разрешите сдать бригаду?
Кузьма Ильич не ответил, полез в стол за папиросами.
- Ничего не выйдет,-сказал он и стал прикуривать.
- То есть как? Вы ж говорили временно, до возвращения настоящего бригадира?
Кузьма Ильич пригласил Степана Степановича присесть, протянул пачку.
- Одну бригаду сдашь, новую примешь.
Степан Степанович затянулся и прерывисто выдохнул:
- Не выйдет. Не желаю.
- Ты же еще не знаешь, какую бригаду.
- Зато знаю свое отношение к этому вопросу. Тогда по неопытности влип, хлебнул по самые брови. Будет.
- Значит, что же выходит? Попробовал-тяжело, и в кусты?
Степан Степанович отложил папиросу на краешек стола.
- В чем дело?
- Вот это другой разговор. - Кузьма Ильич медлил, обдумывая, с чего начинать.-Пришло пополнение.
Школьники, точнее - окончившие школу.
- Почему мне? У меня такой свой имеется. Мне с ним забот хватает.
Кузьма Ильич погасил папиросу и потянулся за второй. Все это он делал не спеша, невозмутимо, так что и Степану Степановичу пришлось сдерживать себя.
- Так как же насчет бригады? - проговорил Кузьма Ильич, не обратив внимания на возражение Степана Степановича.
- Нет, не могу. Я еще не нашел своего места. Сам плаваю, не могу вжиться в коллектив. Мне еще самому надо определиться. Так что разреши этих сдать и быть, как говорится, самим собой.
Кузьма Ильич не отвечал. Порывисто вошел Дунаянц, взглянул на обоих быстрым взглядом.
- В чем дело, дорогие? План полетел или Полина Матвеевна тройню родила?
- Да вот, - нахмурился Кузьма Ильич, - отказывается от нашего с тобой предложения.
- Правильно! - воскликнул Дунаянц и тут же, встретив удивленный взгляд Кузьмы Ильича, добавил:-Правильно, потому что-знаю я тебя-ты с маху, не объясняя обстановки, не поставив задачи. А он какой человек? Военный человек. Привык понимать задачу. Выполнять задачу. Так я говорю?
- В общем так,-усмехнулся Степан Степанович.- Только в данном случае...
- А в данном случае,-прервал Дунаянц,-задача не для каждого. Не каждый с нею справится. Мы доверяем тебе потому, что ты как никто... У тебя опыт работы с молодежью... Правильно я говорю?
- Правильно,только...
- Вот видишь. Шик-модерн. Он все понимает,-обратился Дунаянц к Кузьме Ильичу.
Тот потер лицо ладонью, усмехнулся.
- Но я же еще не дал согласия,-сказал Степан Степанович.
- Но мы еще и не поставили задачу, - парировал Дунаянц. - Представь, что это новобранцы- Они ирибыли в твое распоряжение. Ты знаешь, что с ними делать...
Степан Степанович не отвечал. Снова быть бригадиром ой как не хотелосьВедь это посложнее, чем с брягадой Ганны. Сеня и девушки работать могут, а с новичками - возни не оберешься, она, наверное, не знают, с какой стороны к станку подходить, хотя и разряды имеют. "Вон Журка мой - ну что он может?"
- Мы очень на тебя рассчитываем, дорогой. Ты из них воспитаешь настоящих рабочих-таких, какие нам нужны. Дисциплина, порядок, радивое отношение. Кто сделает это? Лучше тебя никто не сделает. Как я сказал о тебе товарищам из партбюро, все в один голос заявили: "Вай, какой человек! Этот не подведет".
- Так уж и сказали? - усмехнулся Степан Степанович.
- Именно. Хочешь, протокол покажу?
-Да поймите вы,-произнес Степан Степанович, оглядывая начальника цеха и мастера,-я сам еще место не нашел. Повторяю это и буду повторять. Я и с этойто бригадой так плавал - вы и не знаете.
- Зато выплыл, - перебил Дунаянц. - Благополучно выплыл. Это нам известно. - Он поднял руки, давая понять, что с ним не нужно спорить. - Со стороны виднее. А насчет места... - глаза у него азартно блеснули. Именно это и есть твое место. Наставник.
- Чему же я буду наставлять, если я сам еще..,
- Опыту, отношению, любви к делу...
- Он прав, - подтвердил Кузьма Ильич и погасил папиросу о чугунную пепельницу. - Это общее мнение.
Мы тебе зла не желаем.
- Не желаем, дорогой, - повторил Дунаянц. - Всячески помогать будем.
Они смотрели на него с надеждой и доверием, как он, бывало, смотрел на человека, назначаемого на ответственную службу. Ему доверяли. Ему верили. И он не мог, не имел права отказаться.
- Ладно, - сказал Степан Степанович, встал и одернул пиджачок. Попробую,
- Это, пожалуй, правильно вы решили. Лучше поработать, чем идти в институт, который не нравится, -сказала Ганна.
Она работала. А Журка наблюдал за нею. Его обходили, задевали локтями. Кто-то спросил: "Что это за шпиндель торчит?"
Ганна посмотрела в его сторону, как ему показалось, неодобрительно, и это заставило Журку напрячь всю свою волю и уйти.
Он вышел на проспект, остановился у ворот под ажурной аркой.
Вокруг шла обычная жизнь. Все те же люди. Все то же небо, покрытое быстро проплывающими облаками.
Все те же машины, со скрипом притормаживающие у светофоров. И тот же милиционер в белых перчатках.
Ничто не изменилось. И ритм движения все тот же. Как будто ничего не произошло, как будто все осталось по-старому.
А на самом деле произошло чудо. Только никто не знает об этом. Ни один человек.
"Послушайте, люди!-хотелось крикнуть Журке.- Я встретил ее. Нежданно-негаданно, там, где не ожидал встретить. Вот в этом цехе. Можно пойти и увидеть ее за станком. Она такая, с высокой прической.,."
Отец появился нескоро и набросился на Журку с упреками:
- Опять удрал. Что у тебя за манера дурацкая?!
Сказано: жди - значит, жди.
- Да ну, - отмахнулся Журка. - Идем.
- Куда еще?
- Оформляться.
Отцу понравилось его рвение, он, одобрительно кивнув, направился вместе с Журкой в отдел кадров.
Оставив Журку в полутемном коридорчике, отец пошел к заву. Журка смотрел в окно, вниз, на проходившие машины. Он загадал: пройдет до выхода отца четное количество-примут, нечетное-не примут. Насчитал тридцать одну машину, и послышались знакомые, определенные отцовские шаги.
"Ну, все", - с болью подумал Журка и не обернулся, чтобы не показать своего огорчения.
- Все,-повторил отец, словно прочитал его мысли. - Все в порядке.
Тогда Журка обернулся и, не помня себя от радости, обнял отца.
- Ну, ну, не теряй времени,-проговорил отец и покашлял от нахлынувшего волнения.
Начались трудные, суматошные, великолепные дни.
Все и всё сопротивлялось Журке, а он настойчиво преодолевал сопротивление, будто и в самом деле один против целой команды играл. Хуже всего было то, что противники его не спешили, все делали в замедленном темпе, как будто нарочно тянули время. В отделе кадров просили представить то одну, то другую бумажку: справку из военкомата, характеристику из школы, справку о здоровье. И не все сразу, а по отдельности. Принесет бумажку, скажут: "Хорошо! Теперь еще вот что надо".
И он опять бежит.
Но несмотря на всю эту волынку, настроение у Журки не падало. Он понимал: иначе нельзя. Лишь через все это лежит путь на завод, а значит, к ней, к Ганне. И потому все переносил покорно. Чем больше было испытаний, тем с большим рвением он осиливал их.
"Скоро, скоро... Осталось совсем немного".
Наконец все было преодолено, сделано, представлено, подписано, и вот в руках у Журки пропуск, еще временный, но долгожданный.