А когда мы обращаемся к проблемам внешнего космоса, то здесь нам приходится иметь дело с теорией относительности Эйнштейна. Эйнштейн опроверг научную посылку, согласно которой существуют абсолютные стандарты измерения расстояния и времени. Хотя многие ньютоновские законы по–прежнему имеют смысл, мы сегодня начинаем понимать, что Вселенная, похоже, представляет собой сочетание закона и случайности — порядка и хаоса. Внешний космос противится научным исходным посылкам в той же мере, что и внутренний. Вместо объективного мира, который можно наблюдать и измерять, мы, по всей видимости, имеем дело с миром, который изменяется в процессе наблюдения!
Эти перемены в понимании физического мира в конце концов привели к возникновению концепции смены парадигм, выдвинутой Томасом Куном. В своей книге The Structure of Scientific Revolutions («Структура научных революций») он показал, как ученые периодически пересматривают свое мировоззрение с учетом новых идей и открытий. На смену представлениям об устойчивом, объективном прогрессе пришло осознание, что даже ученые видят только то, что хотят увидеть. Выводы, которые они делают на основании своих исследований, зависят от исходных посылок в той же мере, что и от данных, которые они получают и с которыми экспериментируют. Модернистская идея о неизбежном прогрессе рассыпалась в прах. Вместо четкого разделения на черное и белое, современная наука отличается многочисленными серыми участками, которые сопротивляются делению на стройные категории. Она перестала восприниматься как надежный источник общих представлений о реальности. Молодое поколение людей рассматривает науку всего лишь как один из многих возможных путей к истине.
Кроме того, двадцатый век развеял мечту о технологическом рае. Технология принесла человечеству неизмеримую пользу, но и не меньше вреда. Научный прогресс идет рука об руку с ростом загрязнения окружающей среды и преступности. Наша среда обитания загрязнена, мы тонем в собственных отходах. Новому поколению людей приходится иметь дело с отрицательными последствиями технологической революции — от озоновых дыр до глобального потепления. Интернет — одно из величайших достижений в истории человечества, однако его появление привело к возрастанию связанных с напряженной работой стрессов и к возникновению новых форм зависимости.
Мировые войны, холокост и другие случаи геноцида, оружие массового поражения и терроризм — все это вкупе свело на нет уверенность научных модернистов. Развитие технологии привело к созданию средств уничтожения, достаточно мощных, чтобы угрожать существованию рода человеческого и планеты Земля. Кроме того, научный прогресс, которым были отмечены девятнадцатое и двадцатое столетия, дал западному миру повод для колониализма, эксплуатации более «примитивных» народов и их ресурсов. Зацикленность на себе, на своих частных интересах заставляла думать, что других людей можно использовать как предметы и манипулировать ими в собственных целях.
История и опыт показывают, что научный прогресс вовсе не обязательно ведет к улучшению условий жизни, а повышение жизненного уровня — к личному счастью. Благосостояние не стало гарантией от болезней, зависимостей и преступности. Напротив, рост материального изобилия привел к тому, что многие люди стали жить в состоянии постоянного стресса и тревоги. Вместо нового мирового порядка с его миром, стабильностью и безопасностью мы имеем мир, жить в котором, кажется, стало гораздо опаснее, чем прежде. Вопросы, некогда вполне обыденные — с кем вступить в брак, где жить и чем зарабатывать себе на жизнь, вдруг стали чреваты большими страхами и неприятностями, и в результате целое поколение не желает «взрослеть».
Человеческая автономия, присущая секулярному модернизму, более не кажется людям той самой свободой, которая повышает качество жизни. Она все более и более представляется как досадная ошибка, лжебог, истребивший надежду и заведший род человеческий в экзистенциальный тупик. Главным итогом модернизма стала утрата смысла и цели. «Прежние ответы и старые истории более не убеждают. Вновь поднимаются элементарные мировоззренческие вопросы, которые в свое время имели элементарные, религиозного характера ответы. И подобные вопросы, как правило, вызывают ужас»[7].
7
1 J. Richard Middleton and Brian Walsh,